Шрифт:
Закладка:
Небе оказал защите наибольшую помощь. Он объяснил, как и почему гестапо получило информацию по делу Фрича. В 1936 году Отто Шмидта в очередной раз арестовали. Во время допроса он упомянул, что знает о незаконных сексуальных отношениях некоего военного. Берлинская полиция неверно истолковала услышанное — предположила, что упомянутый Шмидтом Фриш — это известный генерал Вернер фон Фрич.
Когда об этом сообщили Гитлеру, тот просто отмахнулся. На этом все и закончилось бы, но через год Гиммлер, Гейдрих и Геринг решили вернуться к закрытому делу — уже из политических соображений. Они увидели возможность сместить Фрича и поставить во главе армии более сговорчивого генерала. Гитлер не возражал. Однако сотрудники гестапо провели тщательную проверку и быстро поняли, что обвинения в адрес Фрича беспочвенны. Но истина мешала грязным планам руководства, поэтому они надавили на Отто Шмидта и заставили его дать ложные показания.
Небе и Хелльдорф передали эту информацию защите через полковника абвера (службы внешней военной разведки) Ханса Остера. В молодости он служил под началом Вернера фон Фрича. Обвинения в адрес заслуженного генерала привели его в ярость — он даже называл дело генерала «собственным». Как и Донаньи, Остер испытывал отвращение к Гитлеру и к «ночи длинных ножей» в июне 1934 года. В те дни в собственном доме был убит его давний друг, генерал Фердинанд фон Бредов[181].
Остер был сыном протестантского священника из Дрездена, но избрал военную карьеру и весьма преуспел. Он служил в кавалерии и артиллерии, а в конце Первой мировой войны перешел в Генеральный штаб. Остер оставался истинным христианином и теоретически выступал против насилия. «Профессиональный солдат должен быть убежденным пацифистом, — говорил он, — потому что знает войну и понимает, какая это огромная ответственность».
От коллег Остера отличала не только философия. Он держался с совершенно нетипичным легким обаянием. На фотографиях большинство офицеров вермахта сидят или стоят почти в кататоническом состоянии. Высокий, стройный, бравый кавалерист Остер всегда принимал элегантные позы, какие можно видеть на голливудских снимках: в профиль с сигаретой в руке, мечтательно откинувшись на спинку кресла, взгляд через плечо с легкой полуулыбкой, словно какая-то фройляйн только что ему подмигнула.
Один генерал, который считал Остера слишком самоуверенным всезнайкой, саркастически заметил, что он был «человеком, который слышит, как растет трава». Но ошибка, явно произошедшая из-за чрезмерной самоуверенности, чуть не стоила Остеру карьеры. В декабре 1932 года его уволили из армии за роман с женой другого офицера[182]. При этом сам Остер был женат. Примерно через полгода он поступил на гражданскую службу в абвер. Адмирал Вильгельм Канарис, возглавивший разведку в 1935 году, вернул отставного майора на реальную службу и вскоре повысил до подполковника.
Остер возглавлял центральный дивизион абвера и выполнял функции связующего звена. На его столе стояло множество секретных телефонов для связи с сотнями шпионов и оперативников, работающих по всему миру[183]. И секретов он знал больше, чем кто-либо в Третьем рейхе. При этом Остер открыто демонстрировал свое презрение к нацистской партии и Гитлеру и частенько даже на службе называл фюрера «свиньей».
Судья Зак познакомил Ханса Остера с Гансом фон Донаньи. Они быстро выяснили, что их объединяет отвращение к Адольфу Гитлеру. Они продолжали общаться — и рано или поздно из этих бесед вырос бы заговор. Во имя спасения Германии фюрер должен быть устранен. Можно ли сделать это мирно при поддержке армии? Или Гитлера следует убить и захватить власть, возможно рискуя начать гражданскую войну?
Вскоре Остер привлек к этим беседам адмирала Канариса, который критиковал Гитлера более осторожно. Донаньи пригласил своего шурина, Рюдигера Шлейхера, юриста из Министерства авиации, убежденного противника нацистов. Шлейхер был женат на Урсуле Бонхёффер, а ее младший брат Дитрих узнал об идее антиправительственного заговора позднее.
Дело Фрича позволило выяснить, тревожит ли поведение Гитлера кого-то настолько, чтобы принять участие в заговоре — конечно, при определенных условиях: правильно выбранное время, подходящие обстоятельства… Все остальные возможности уже исчерпаны. Подобные разговоры могли привести в тюрьму или на плаху, но их вели очень многие — и это поражало.
Остер был вне себя от гнева. Нападки на Фрича так его разъярили, что он хотел даже напасть на штаб-квартиру гестапо. Он твердил, что нацистов «следует выкурить оттуда и занять здание». Остер связался с Карлом Гёрделером, бывшим мэром Лейпцига. Гёрделер давно разочаровался в нацистах и хотел, чтобы Гитлер ушел. Вместе они пытались вербовать военных за пределами Берлина[184]. Остер отправился в Ганновер, где побеседовал с генералом Вильгельмом Улексом, командующим 11-м армейским корпусом, чем очень его напугал. Гёрделер пообщался в Лейпциге с генералом Вильгельмом Листом. Тот отреагировал положительно, но осторожно. Лист сказал, что, если заговор не возглавят высокопоставленные генералы, ни он сам, ни другие военные не выступят против Гитлера.
В конце января 1938 года Остер и Канарис встретились с начальником Генерального штаба Людвигом Беком в его кабинете. Суровый пруссак с квадратной челюстью, свободно говоривший по-французски и отличавшийся весьма эклектичными вкусами, Бек был столпом военного истеблишмента. Он знал мельчайшие детали боевого планирования и операций. Его репутация была настолько безупречна, что перед ним пасовал даже Гитлер. Во время одного из разговоров с Францем Гюртнером о деле Фрича Гитлер, в редкий момент откровенности, признался: «Единственный, кого я боюсь, это Бек. Этот человек может выступить против меня».
Бек, и, пожалуй, только Бек мог придать военному путчу серьезность, необходимую для успеха. Но он не присоединился к заговорщикам. К присяге (присяге Отечеству, а не Гитлеру) он относился серьезно: «Словам „бунт“ и „революция“ не место в лексиконе немецкого офицера». Он также твердо верил в соотечественников. Потребуется терпение, говорил он, но нацистская партия непременно «сточится о кремень благородных качеств немецкого народа».
Тем не менее готовность генерала терпеть тех правительственных чиновников, которые открыто обсуждали идею заговора, вдохновила Остера и Донаньи. Поведению Бека легко найти объяснение: он прочел заметки с совещания 5 ноября и оценил фиксацию фюрера на идее «жизненного пространства» — рассуждения его он назвал «поразительными по полному отсутствию здравого смысла».
Дело Вернера фон Фрича рассматривали в суде