– Вы написали, что ждете священника.

– Да, он прибудет завтра. И я надеюсь, что вы тоже задержитесь. Простите за мою прямоту, но ваша профессия… Думаю, может здесь пригодиться.

– Я знал, что вы об этом заговорите, – серьезно ответил я. – И я бы не доверил отправить мою сестру в последний путь кому-то другому. Но вам должно быть известно, что я работаю с партнером и у нас есть еще люди?

Оливер усмехнулся:

– Если бы мне нужны были здесь посторонние, я бы обратился к кому-нибудь поближе. В том же Милтон-Кинсе есть неплохая контора со столетней историей. Но у нас – тихая обитель. Я хочу, чтобы прощание тоже было тихим.

Я промолчал.

Мое слово не имело в этом доме веса. Но если я буду в силах сделать последние дни сестры немного светлее – я с радостью сделаю это.

– Я могу увидеть Дору?

– Боюсь, что уже завтра, – Оливер покачал головой. – Она уже спит. Она так много спит… Все время, что бодрствует, проводит за мольбертом.

В комнату вошел Стюарт, держа поднос с чайником и чашками в чуть дрожащих руках.

Я с благодарностью принял чай из его рук, но в ответ получил еще один презрительный взгляд.

Возможно, для Стюарта я сейчас был тем, кем меня желал видеть его хозяин, – бесплатным гробовщиком по знакомству, а вовсе не братом хозяйки.

Возможно, та часть моей биографии, где я стал богачом и инвестором, просто не отложилась в его голове, и он видел лишь черную алчную ворону, жадную до чужой смерти, сколотившую состояние на несчастьях других.

Я вдруг увидел себя со стороны – в этой огромной гостиной, в тяжелом кресле, под сенью оленьих рогов. Маленького, худого, одетого во все черное – только светлые волосы, наверное, портили картину. Я потянулся убрать за ухо упавшую на лицо прядь.

Мне становилось все более неуютно, но пути назад уже не было.

Стюарт удалился, и Оливер снова завел со мной беседу – о Лондоне, о моей работе, о том, насколько успешен траурный бизнес сейчас… Истинный джентльмен, он прекрасно держал лицо и вел светскую беседу, хотя в глубине души был бы рад, если бы я покинул его дом и никогда не возвращался.

Я чувствовал это каждой клеточкой кожи.

Но я тоже был джентльменом. И я также был гробовщиком, а значит, должен был уметь найти подход к любому клиенту. А Оливер… Несмотря на всю сложность ситуации, был сейчас именно клиентом.

Тем, который вызвал гробовщика к еще живой женщине, а не брата – к любимой сестре.

Как давно он уже похоронил ее для себя?

Я отвечал ему в его же манере – о новаторских решениях нашего похоронного бюро, о замечательном ателье траурных платьев и об аппарате, позволяющем делать прекрасные постмортем-фото в собственной студии.

– Удивительно, – он отсалютовал мне стаканом. – Когда вы об этом рассказываете, становится ясно, что это в общем-то обычная работа. Как… клерком в банке, разве нет?

Я поморщился.

Его, кажется, забавляла возможность напоминать мне о моем прошлом клерка.

– Нет, совсем нет, – жестче, чем надо, ответил я. – Начнем с того, что я – владелец этого бизнеса и сам решаю, что и как там должно быть. У клерка в банке нет таких полномочий.

– А откуда вы возьмете опыт, чтобы знать, как и что должно быть, если до этого никак не были связаны с траурным бизнесом?

Я повел плечами. Оливер начинал меня раздражать, но я понимал, что он намеренно выводит меня из себя. Была у него такая привычка в общении – пытаться найти в разговоре слабое место у собеседника и, подцепив его десертной вилочкой якобы невинных острот, рассмотреть со всех сторон, не задумываясь о последствиях.

Его это забавляло.

О, я видел таких как он в колледже. Много, много таких как он. И слышал о них – на исповедях несчастных самоубийц, чья жизнь была оборвана порой всего лишь неосторожными словами.

Я сцепил руки в замок.

Я здесь не для того, чтобы поддаваться на провокации. Моя цель – Дора, и только Дора. Поэтому я заставил себя улыбнуться и ответил так мягко, как только мог – эти вкрадчивые интонации я невольно позаимствовал у Валентайна:

– У меня есть компаньон – большой профессионал похоронного дела. И друг, который в прошлом владел похоронной компанией, а теперь… снимает у меня комнату. Мы много беседуем о работе.

– Вот как, – Оливер поскучнел. – И вам совсем-совсем не бывает скучно?

– Совсем-совсем, – совершенно искренне ответил я. – У меня всегда много дел.

Мы посидели еще четверть часа – разговор перешел в русло поверхностных тем. После чего Оливер сам показал мне гостевую комнату и предупредил, что утром после завтрака Дора будет готова меня принять.

Оставшись один, я подошел к окну. Тяжелая густая ночь облепила Кинс-холл, так что нельзя было разглядеть ни звезд, ни даже верхушек деревьев. Стояла оглушительная тишина. Где-то заухала сова, и снова – затишье.

В канделябре таяла единственная свеча, и я поспешил переодеться ко сну раньше, чем останусь в полной темноте.

И, уже лежа в кровати и глядя на тени, пляшущие на потолке, снова подумал о том, как ошибся, не пригласив с собой Валентайна. Теперь мне придется справляться здесь одному.

Я вдруг понял, что уже давно не ощущал себя на самом деле одиноким.

С тех пор как яркая звезда Валентайна Смита ворвалась в мою жизнь, он всегда был где-то рядом, где-то за моей спиной. Его рука на моем плече, вкрадчивый голос у уха, бесконечная энергия и страсть к жизни… Я не знал никого, кто был бы настолько живым, пока не познакомился с ним.

Я уткнулся лицом в подушку и понял, что успел соскучиться по нему. Какая глупость. Раньше я не обременял никого своими чувствами, а мистер Блэк, будучи призраком, не был способен на привязанность в той мере, в которой ее обычно жаждут люди.

Он и со мной подружился лишь потому, что сказал когда-то, что я гораздо больше похож на призрака, чем иные мертвецы.

Но сейчас, лежа в холодной постели в гостеприимном мрачном доме, в оглушительной тишине, я впервые за всю свою жизнь ощущал себя безнадежно, отвратительно живым.

* * *

На следующее утро Оливер, как и обещал, отвел меня к Доре.

Я ожидал, что она будет принимать меня в постели, но в очередной раз недооценил силу духа моей сестры. Она сидела в кресле у окна в свободном домашнем платье устаревшего, по меркам Лондона, фасона, без тугого корсета. К спинке кресла были прислонены две тяжелые на