Джереми уже разморило в кресле. Маркус посмотрел на него еще раз, потом на миссис Хелен, ожидающую его ухода, нервно теребящую пояс от халата, то накручивая его на палец, то распуская опять.

– Я еще зайду, – сказал он.

– Конечно-конечно, – выдохнула Хелен.

Она бежала к двери, опережая Маркуса, торопясь ему открыть.

Хейз извинился и вышел.

17 глава

Джереми был отличным парнем. Еще два года назад. До того самого дня, когда все пошло наперекосяк. Тогда, на одной из школьных вечеринок, ему впервые предложили попробовать, и теперь он тот, кто есть. Тот, кем становятся все, почти все, подсевшие на дурь.

В квартире, в которую он залез пять минут назад, пахло кошачьим кормом. Но ни одного животного здесь не было – уезжая надолго, хозяева забирают котов. Он знал все приметы долгих отъездов, научился по лицам распознавать людей, которых уже завтра не будет в городе. Между походами в клубы и поисками хоть какой-то работы он зависал в магазинах сумок и чемоданов, в аптеках и в отделах купальников, плавок и летних панам. Он выискивал людей, отправляющихся в отпуска, желательно не одних, а целыми семьями. Как правило, это было перед каникулами, когда богачи, которым сам он никогда не был, награждают себя и своих отпрысков путешествием к морю. Джереми со школы не любил таких везунчиков – сначала они опаздывали к началу триместра, а потом еще и бесили его своим загорелым видом. Зато сейчас он омрачил не один такой приезд, обчистив не одну такую квартиру, не будучи пойманным ни разу. Не то чтобы было много этих разов – сейчас был шестой.

Почему его до сих пор не поймали? Потому что он не идиот и не устраивал в домах бедлам. Он приходил очень тихо, а уходил еще тише, не меняя расстановки вещей. Он искал тайники. В каждом доме они есть, такие местечки, в которые сам хозяин заглядывает от силы раз в месяц и пропажу в котором он мог бы списать на жену или еще кого из домашних.

Квартира, в которой находился сейчас Джереми, была обставлена очень прилично… для него казалось приличным все, что было дороже его барахла.

Джереми открыл ящик комода и осторожно залез под стопку ровно сложенного постельного белья – простыня на простыне, уголок к уголку; от белья пахло домом и свежестью. Как давно он не спал на таком… Его домом был клуб, не какой-то – любой. Или подсобка, тоже любая, в одной из тех немногих забегаловок, в которые его еще могли нанять посудомойщиком, уборщиком или официантом. После смены Джереми втихаря пробирался в подсобку и оставался там до утра. Лучше б он работал грузчиком, им всегда есть где прикорнуть, но Джереми был слишком хил, сил у него хватало лишь поднос поднять или полы вымыть. Чаще он все-таки мыл посуду. Последний раз, когда работал официантом, ему предложили уйти. Джереми своим видом пугал посетителей; впрочем, посетители в том баре сами кого угодно могли напугать… Нет, говорят, вид у тебя больной. Ну, больной так больной, он с этим не спорил, он и сам это видел.

А у кого сейчас здоровый, думал Джереми, ни у кого… Он провел рукой по фанерному днищу комода, от угла до угла, от стенки до стенки; запах лака, опилок и… ничего. Джереми огляделся по сторонам, пошел к прикроватной тумбе, открыл – желтый справочник, пачка презервативов; приподнял высокий матрас и целый ворох прошлогодней пыли – ничего. Ничего, кроме пары непристойных журналов, он там не нашел. Залез за телевизор, увидел видеомагнитофон. Кто сейчас ими пользуется? Открыл крышку приемника кассет. Вот они. Несколько сотен сложенных купюр, перемотанных тонкой резинкой. У него был нюх на тайники. Джереми поддел деньги пальцем, осторожно вытащил и пересчитал – почти тысяча. Положил находку в задний карман джинсов – не стоит искушать удачу; он никогда ее не искушал, всегда уходил с первой же находкой, не задерживаясь ни на минуту. Жадность подвела не одного домушника. Нашел – уходи.

Джереми направился к выходу. На улице кто-то шумел – главное, что не в подъезде, главное, выйти сейчас по-тихому. Он посмотрел на руки – те предательски дрожали, тело начинало знобить, и никакой заначки, ничего… По нулям. Он уже третий день сам не свой. Кому он только не должен… Пора бросать эту дрянь. Он может бросить в любой момент, да хоть завтра, просто время сейчас такое, думал Джереми, проходя коридор, – нужно пережить, потерпеть, встать на ноги, и тогда уже можно начинать новую жизнь. Да и чем, собственно, другие отличаются от него? Те, за окнами дорогих ресторанов и пабов, попивающие вино за субботним обедом, или выпивохи у барных стоек. Выпивохи никому не мешают, человек с рюмкой – свой парень; а чем он не наркоман? Вино или водка – тот же наркотик. Все они наркоманы, не лучше его, думал он; хотя нет, это он не хуже их всех…

Джереми толкнул дверь, та отворилась. Он сдружился с продавцом дверей и замков; дружба за деньги, за процент, который отстегивал ему Джереми. Беззвучно закрыв за собой, ступил на лестничную площадку и замер – на первом этаже послышались голоса. Джереми припал к стене и перестал дышать. А в чем, собственно, его вина, подумал он, пока голоса поднимались по этажам. В том, что судьба к нему не так благосклонна, в том, что одним все и с самого детства, а другим ничего, хоть ты сдохни? Джереми выпрямил спину, оправил рубашку, проверил, на месте ли деньги, и поднялся на верхний этаж. Гордость была не сильнее страха, лучше не рисковать, думал он, затаившись в проеме между мусоропроводом и сточной трубой, почти не дыша. Лишь достал сигарету и чирканул спичкой. Голоса, звук ключей, поворот замка – раз, два и неполный. Дверь отворилась протяжным зевком, впустила шаги и закрылась.

Джереми выпустил горький дым и вылез из укрытия. Он так и не бросил курить; многие в клубе бросали, перейдя на что посильнее, а Джереми все носил с собой сигареты. Они пригодятся ему, думал он, пригодятся, когда он прекратит нюхать эту дрянь, а он прекратит – не сегодня, не завтра, но скоро… Его руки сводила нервная дрожь. Он вышел из дома. На нем уже столько долгов, что сегодняшнего улова не хватит и четверть покрыть. Надо решить, кому бы отдать. Кому отдать этот долг, думал он, шурша стертой подошвой старых кроссовок по неровной брусчатке двора.

Ты не отдашь, – шептал внутренний голос, – ничего не отдашь, тебе же нужней.

Нужно отдать, думал