Шрифт:
Закладка:
– Селена, ты пойдёшь первая. Там тебе гарантирована безопасность. Встань к стволу спиной и положи скрещённые руки себе на плечи. – Неуверенно выполняю сказанное. – Non rex est lex, sed lex est rex, – тихо произносит Элиот – так тихо, что я даже не уверена, правильно ли я расслышала.
Земля вдруг расходится, приходится зажмуриться. Крик застревает где-то в горле, когда я понимаю, что падаю. Лечу вниз, не чувствуя опоры, – с таким ощущением сталкиваешься, когда засыпаешь.
Однако полет был недолгим – я наконец чувствую пол под ногами и могу закричать. Распахиваю глаза. Всё кружится, и единственное, что я успела, так это закрыть лицо руками. Заваливаюсь на бок, слыша, как бешеные удары сердца эхом отдаются в ушах.
Доверять Элиоту и Агате было довольно опрометчиво.
8 глава
Селена
Сыро и противно. Для меня осень и весна всегда сливаются в одно время года: на землю обрушиваются такие дожди и завывающие ветра, что мне периодически начинает казаться, что маги воздуха подшучивают над нами. Летом давит жара, отчего хочется выть и плакать, а лучше нырнуть в прохладную речушку и не вылезать. Зимой же просто холодно и снежно. Наверное, дни, когда мороз покалывает кожу щёк, а снег приятно хрустит под подошвами, лучшие в моей жизни.
На улице стоит непроглядная ночь. Совершенно чёрная – приходится идти на ощупь, пока глаза не привыкают к темноте. Иногда я промахиваюсь, и сапоги тонут в грязи, словно в вязкой каше, а когда выдёргиваю ноги из жижи, грязь выпускает мои конечности из плена с мерзким чваканьем и свистом. Меня каждый раз передёргивает. После этого я, балансируя на одной ноге, пытаюсь стряхнуть налипший к подошве комок. Каждый раз молюсь Небу и Земле, чтобы не упасть в это месиво из мокрых листьев. Но, пускай я и не люблю осеннюю слякоть и сырость, мне хочется насладиться всем этим. Впервые.
Сбегать не составляет труда. Это деревушка, а не защищённая со всех сторон крепость. Конечно, меня обязательно найдут и приведут обратно – или я приду сама. Пришлось забыть о Дворцах в Домах, о шикарных библиотеках, мягких постелях и шёлковых простынях. Что уж говорить об одежде и еде! Хочется выть от беспомощности, ведь меня просто заперли в этой маленькой деревушке, как какой-то скот в сарае. И ладно бы ограничили во вкусной еде и книгах. У меня не осталось магии. Я не могу колдовать, как бы ни пыталась. Собственно, в самой деревне я ничем толковым не занимаюсь. Жители почти не разговаривают со мной, лишь смотрят на меня с жалостью.
Она запретила им говорить или давать хоть какие-нибудь поручения – это я знаю наверняка. Желает, чтобы я ослабла и превратилась в овощ. Чтобы я стала вялой, чтобы только могла соглашаться с Её словами, медленно кивая. Она столь сильно жаждет получить от меня согласие, что пошла на такие ухищрения. Я пока не собираюсь сдаваться, так что в скором времени меня ждёт кошмар. Моя кожа истончится, побледнеет. И однажды я не смогу встать с постели. Перестану есть, пить, и в итоге Она просто меня раздавит.
Останавливаюсь, вдыхая полной грудью сырой воздух. Когда за мной не наблюдают тысячи глаз, даже дышится легче. Я могла бы упасть в грязь и изваляться в ней или хорошенько покричать – от души.
Потому что бесит. Бесит, что они только смотрят. Бесит, что никто ничего не предпринимает, что они так покорно следуют за Ней и во всем потакают. Бесит, что они… да просто бесят. С чувством топаю, из-за чего брызги грязи разлетаются во все стороны. Выплевываю ругательства, медленно отступаю и прижимаю к дереву ладони.
Шелест крыльев и карканье заставляют вздрогнуть и приготовиться бежать. Это всего лишь ворон. Он снова громко каркает, перемещаясь с одной ветки на другую. Чёрные глаза-бусинки смотрят прямо на меня. Я бы поиграла с ним в гляделки, если бы было настроение. Вот только оно отсутствует, как и желание играть.
Хватаю грязный камень под ногами – даже не брезгую тем, что мокрая земля пачкает ладони. Хорошенько замахиваюсь и отправляю его прямиком в птицу. Ворон не двигается. Снаряд пролетает сквозь него, нарушая целостность фигуры, – остаётся дыра. Словно тени расступаются перед камнем. И пока глазки смотрят на меня так пронзительно, с издёвкой, дыра затягивается. Тени от деревьев ползут вверх, прямо к ворону, принимаясь «латать» его рану.
– Гл-л-лупо-ость. – Устрашающий голос разрушает тишину леса, поднимая табун мурашек по коже, – терпеть не могу, когда эта птица открывает рот (в её случае, клюв) и начинает говорить.
– Заткнись, иначе я буду кидать в тебя камни до тех пор, пока не сотру руки в кровь, – злобно шиплю я, угрожающе клацая зубами.
Удивительно, но он замолкает. Обычно птица любит перекидываться со мной парочкой оскорбительных слов. Признаться, в прошлом я сама его этим словам и научила, а теперь пожинаю плоды своих трудов. Одно из моих заветных желаний – перевязать ему клюв кожаным жгутом.
Возможно, это жалкое создание молчало бы и дальше, но… ворон громко, предупреждающе каркает, расправляя одно из своих крыльев и склоняя голову в подобии поклона. А затем тянет своим скрипучим голосом:
– Госпо-ожа.
Так он в последнее время обращается только к одной известной мне персоне. Я быстро разворачиваюсь. Грязь под ногами скользкая, так что приходится балансировать в попытке не упасть. Перед Ней я точно не собираюсь падать, потому вскидываю подбородок, пытаясь показать всю свою силу, внутренний стержень. Хотя, признаться, коленки у меня ощутимо трясутся.
Я видела Её не так много раз, но в каждую из этих встреч чувствую себя каким-то гадким утёнком. Её внешность прочно отпечаталась в моем сознании, словно клеймо. Умирая, буду видеть Её светлые, словно шёлковые волосы. Мои кажутся растрёпанными и порой засаленными – хотя я тщательно их мою – в то время как у Неё они всегда причёсанные и чистые. Кожа гладкая, идеально белая – ни единой ямки, ни единой морщинки. А глаза… зелёные, как самый яркий драгоценный изумруд, который мне только приходилось видеть. Черты лица заострённые, чем-то напоминающие кошачьи. Она выше меня на полголовы и довольно худа – я бы не списала
