Шрифт:
Закладка:
«Никто из наших врагов не знает, чего он хочет. Мы — знаем», — говорит он.
И это так. Владимир Ильич знает, чего он хочет, всегда знал, и в этом — огромная сила его и коммунизма. Значительная часть работы, требующей нечеловеческого напряжения, уже сделана. Первые два этапа: привлечение на свою сторону большинства и завоевание политической власти — уже пройдены и отошли в область истории; последний этап на три четверти завершен. Недалеко то время, когда в золотой полдень засверкает на земле новый город, законченный и прочный. И то, что будет построено, никто уже не сможет разрушить. Никто на свете!
Владимир Ильич кончил свою речь и уходит со сцены. Взоры всех присутствующих провожают его до кулис.
И оцепеневшая во время его выступления толпа снова охвачена прибоем повседневной жизни. Зрительный зал волнуется и приходит в движение.
Выступают другие ораторы, они тоже говорят о покойном Якове Михайловиче Свердлове. Потом оркестр заполняют музыканты, очевидно те же, которые играли здесь три года назад штабным офицерам, статским генералам и богатым купцам. Начинается концерт. Исполняют «Девятую симфонию», произведения Римского-Корсакова и Чайковского.
Концерт оканчивается пением «Интернационала». Все встают, шапки и папахи, которые до сих пор оставались на головах, сняты, и в московском Большом театре, в пурпурно-золотом театре с пятью ярусами и просторной царской ложей, тысячеголовая толпа рабочих, крестьян и солдат единым могучим хором подхватывает строфы «Интернационала».
Это есть наш последний
И решительный бой…
Западноевропейский пролетариат пока еще поет: «Это будет последний и решительный бой». Всего три года назад и здесь так пели.
За время своего девятимесячного пребывания в Стране Советов я несколько раз видел и слышал товарища Ленина.
Второй конгресс III Интернационала, на котором мне посчастливилось присутствовать, открылся в Москве. Затем он продолжал свою работу в Петрограде. От этого конгресса у меня сохранилось одно дорогое воспоминание: о Ленине, великом историческом деятеле, навсегда оставшемся простым и человечным.
Когда члены Исполнительного комитета партии заняли свои места в президиуме, на сцену вышел и товарищ Ленин. Он обвел взглядом огромный зал собрания, потом почему-то вдруг спустился в партер и направился вверх по проходу амфитеатра. Все оборачивались и не сводили с него глаз. Где-то в задних рядах сидел старый друг Ленина, ослепший питерский рабочий и революционер Шелгунов{304}. Это один из самых старых друзей Владимира Ильича, оставшихся еще в живых. Он работал вместе с Лениным в подпольных кружках, принимал участие в большинстве проводившихся тогда политических кампаний, распространял листовки, был в 1895 году в числе первых членов «Союза борьбы», а когда в 1900 году под редакцией Ленина начала выходить «Искра», Шелгунов, работавший в ту пору на электростанции близ Баку, стал ревностным распространителем газеты. Он принял участие в Октябрьской революции, но дождался ее уже слепым.
Когда Ленин подходил к его креслу, ослепшего большевика предупредили об этом. Шелгунов встал, сделал два шага навстречу Владимиру Ильичу, и два борца крепко расцеловались. Вот и все. Мне кажется, что они не сказали друг другу ни слова. И все же их встреча была прекрасна своей яркой человечностью. Потом Ленин вернулся на сцену, и вскоре заседание началось.
О Владимире Ильиче у меня осталось еще одно внешне незначительное, но приятное личное воспоминание.
Я написал пространную статью о положении в Чехословакии для большого сборника III Интернационала, издававшегося на нескольких языках. По-моему, это было первое обстоятельное сообщение с моей родины. Статья, написанная по поручению Чешского совета{305}, помещавшегося на Кудринской улице, очевидно, была направлена в ЦК партии. Я об этом, впрочем, ничего не знал. Позднее до меня дошло, что ее читал Ленин. Я был очень удивлен, найдя свою статью целиком напечатанной в сборнике Интернационала. Так Ленин узнал о моем существовании.
В конце весны из Чехословакии прибыла делегация чешских коммунистов, возглавлявшаяся товарищем Шмералем. Вскоре он был приглашен к Ленину. В книге Шмераля «Правда о Советской России»{306} под датой: пятница, 21 мая — имеется только следующая запись: «Сегодня вечером был у Ленина на его квартире в Кремле». И ни слова больше, хотя остальные главы этой книги весьма обстоятельны. О чем Ленин разговаривал с товарищем Шмералем, так и осталось неизвестным. Но об одной подробности Шмералю все-таки пришлось рассказать мне.
«Как нравится вашему товарищу в Советской России? — спросил Ленин. — Жалуется он на что-нибудь?» — «Ну, он, разумеется, восхищен Страной Советов, — отвечал Шмераль.
Но потом, вспомнив о чем-то, добавил: «Только никак не может достать спичек».
Ленин улыбнулся шутке, опустил руку в карман и вынул спичечный коробок: «Вот ему от меня». Ленинский коробок, конечно, уже пустой, я хранил некоторое время в ящике своего письменного стола. В ту пору в Москве действительно была большая нехватка спичек, и нам с пятого этажа II Дома Советов приходилось спускаться вниз, где на кухне всегда бурлила горячая вода, и прикуривать свои папиросы-самокрутки от пламени плиты.
Коробок. Мертвый деревянный предмет. Но все же это подарок Ленина. И он был мне очень дорог. Позднее, перед самым отъездом из Москвы, пришлось его уничтожить. Теперь, по правде говоря, не время для сентиментов.
ВОСПОМИНАНИЕ О СОЦИАЛИСТИЧЕСКОМ ПЕРВОМАЕ 1890 ГОДА{307}
Эта картина никогда не исчезнет из моей памяти. Она будет стоять перед моими глазами до тех пор, пока я останусь жив. Полоса ровной белой дороги, по обеим сторонам ее луга и поля (домов здесь тогда еще не было), а совсем близко на горизонте — поросшая лесом вершина Варты. Между высохшей канавой (теперь ее уже нет) и дорогой, но не слишком близко к последней, — чтобы можно было вовремя удрать, — собралась группка — пять восьмилетних мальчуганов: они тайком улизнули из дому и теперь, немного волнуясь, ожидают, когда же социалисты начнут «совращать христианские души». Один из них, служка костела, слышал об этом от пана священника во время проповеди, и дети полны любопытства, как такая штука, собственно, делается? За спиной мальчиков — опустевший городок. Он кажется совершенно вымершим и в тоске и страхе ждет того, что должно произойти. Немногочисленный жандармский пост приведен в боевую готовность.
На безлюдной
