В некотором роде, он был ей благодарен. Он хорошо помнил, как любил раньше её визиты, как ждал конфет и подарков. Что-то шевелилось в его душе и сейчас, когда он видел её, слышал. Он понимал, что она любит его. Любит таким, какой он есть. Он не рассказывал ей, чем занимался все эти годы, и она, кажется, даже не знала, что он сидел в тюрьме. Но он не сомневался — узнай она всё, её отношение к нему не изменится.

Он — её внук. Единственный родной человек.

Человек…

Было ещё одно близкое существо. Не кошка, не собака, не хомячок какой-нибудь. Железяка с пластмассовым лицом, похожим на театральную маску.

Иногда Рон, глядя как Джонни ухаживает за бабушкой Ангелиной, чувствовал нечто похожее на ревность.

И злился.

Но ещё больше он злился, когда думал о том, что за ним постоянно наблюдают.

Он ненавидел слежку с детства, с приюта. Там было полно камер, воспитателей и доносчиков. Нельзя было даже в туалет сходить тайно, интимно — в унитазы были встроены датчики, они фиксировали, кто воспользовался туалетом, как именно, в какое время, они анализировали испражнения и сообщали наверх, если в анализе было обнаружено что-то подозрительное… А потом был колледж и кампус. Рон думал, что студенческая жизнь будет куда более свободной. Он ошибся. Те же камеры, те же воспитатели, те же добровольные шпионы. Рон ненавидел доносчиков, а когда благодаря одному из них его вышвырнули из колледжа, он возненавидел их сто крат сильней.

Это они — камеры, воспитатели и доносчики — сломали ему жизнь.

Так думал Рон.

— Эй, железный друг, подойди. — Рон стоял возле открытого хода в подвал. — Помоги мне кое-что поднять.

— Да, конечно, — с готовностью отозвался Джонни.

Раз в месяц, обычно по субботам, Ангелина ходила в церковь. Роботов в храм не пускали, поэтому Джонни оставался дома. Он лишь провожал Ангелину до такси, а потом встречал её у калитки. Она отсутствовала два часа — всегда.

Два часа одиночества. Один раз в месяц…

— Она скоро вернётся, — сказал Рон подошедшему роботу. — А мы подготовим ей сюрприз.

Железные ноги опустились на металлические ступени. Реагируя на движение, зажглась подвальная лампочка.

— Что тебе поднять, Рон?

— Сейчас покажу. Спускайся, не загораживай проход…

В подвале было холодно. С водопроводных труб капала вода, на бетонном полу темнели пятна сырости.

— Так что ты хотел, Рон?

— Там, у дальней стены.

— Что именно, Рон?

У дальней стены стоял верстак, заваленный инструментами. Рядом громоздились картонные коробки, из-под них выглядывал огромным стеклянным глазом старинный монстр-телевизор.

— Здесь ничего нет, — Джонни крутил головой. Совсем как человек.

— Посмотри под ноги, — сказал Рон и нажал красную кнопку, свисающую с потолка на проводе. Утробно зарокотал мотор, установленный на чугунном основании, закрутились блоки, загремела цепь, наматываясь на толстый вал…

— Здесь трос, — сказал Джонни. — Просто трос.

— Не просто, — ответил Рон. — Посмотри внимательно, и увидишь, что это петля.

Стальной трос зашипел змеёй, скользнул по бетону, оплёл ноги Джонни, сдирая розовый тёплый пластик кожи, взлетел к потолку.

— Что?.. — подавился вопросом опрокинутый, вздёрнутый Джонни.

— Хочешь знать, что происходит, железяка?.. — Рон накинул аркан на правую руку робота; левую руку поймал ржавым капканом, привязанным к длинной палке. — А ничего особенного… — Он натянул верёвку, насколько мог, привязал свободный конец к скобе, торчащей из стены. — Я тебя четвёртую, разделаю, распотрошу… — Палку с капканом Рон медной проволокой примотал к трубам. — Я ненавижу таких как ты.

— Но я ничего не сделал… — Джонни слабо трепыхался. Ему никогда раньше не приходилось висеть вниз головой, и сейчас ему казалось, что весь мир перевернулся. — Я — друг.

— Вы всегда называете себя друзьями… — Рон шагнул в сторону, наклонился, поднял тяжёлое кайло. — Вы говорите, что хотите сделать как лучше… — Он перехватил отполированную рукоять, сплюнул на бетонный пол. — Говорите, что заботитесь о моём благе… — Он тяжело дышал, глаза его сузились, как у снайпера, выбирающего жертву. — Говорите, что лучше меня знаете, что мне надо. И следите, следите, следите. Ненавижу!..

Первый удар пришёлся роботу в висок. Взвизгнув, смялся металл черепа, посыпалась стеклянное крошево разбитого глаза, вязкое масло — словно загустевшая мёртвая кровь — тонкой ниточкой черкнуло пол, нарисовав на нём чёрный иероглиф.

— Я знаю, ты работаешь на них. Они смотрят на меня твоими глазами. Они слышат меня твоими ушами. Ненавижу!..

Второй удар выбил Джонни решётку динамика. Шматком мяса отлетела к верстаку оторвавшаяся силиконовая губа. Белая пена залила развороченный рот.

— Ты вещь. Наша вещь. Что хочу, то и сделаю. А ты не смей делать то, что я ненавижу!..

Третий удар вспорол жестяной бок, вывалил наружу требуху проводов и шлангов.

— Я хоть иногда хочу быть собой… Я хоть иногда хочу быть один…

Рон, тяжело дыша, отложил кайло. Руки его дрожали, уголок рта подрагивал.

— Уж извини, железяка. Тут уж или я, или ты…

Он взял с полки дисковую пилу и воткнул вилку в розетку удлинителя.

У него было запасено ещё много инструментов.

— А где Джонни? — спросила бабушка Ангелина, удивившись тому, что у калитки её встретил не робот, а внук.

— Пошёл в магазин. И пропал. — Рон выглядел встревоженным. — Вот уже полчаса как должен был вернуться. — Он посмотрел в конец улицы, словно действительно ожидал там увидеть Джонни. — Может, случилось что?

Они направились по тропинке к дому, то и дело оглядываясь.

— У нас же всё есть, — недоумевала бабушка Ангелина. — Он же вчера весь холодильник забил.

— Он хотел что-то особенное купить. Сюрприз сделать.