того, спят они или бодрствуют. Что же до их фантазий, будто у них нет головы, что они летают или тонут, что они на самом деле горшки или стекляные стаканы, — все это следствие ветров в голове. Геркулес Саксонский[2637] приписывает это различным движениям в животных силах, «их распространению, сокращению, смешиванию, изменению, затемненности, болезненному жару или холоду», не принимая в расчет влияние материальных жидкостей{1937}. Фракасторо считает «предметом, заслуживающим расследования, то, почему у них возникают столь ложные представления на свой счет, — будто у них есть рога, огромные носы, будто они птицы, животные» и пр.[2638], почему они считают себя королями, лордами, кардиналами. Прежде всего Фракасторо выдвигает две причины: «Одна из них — предрасположение организма, а вторая — фантазия»[2639], — словно их глаза подслеповаты, а в ушах звенит вследствие некой простуды и насморка. Относительно этой второй причины Лауренций отвечает, что не только воображение, побуждаемое изнутри или извне, представляет суждению искушения, дабы благоприятствовать страсти или неприязни, но и страсть или неприязнь сами в свой черед сопровождаются очень сильным удовольствием, и воля и разум оказываются в плену испытываемого от этого наслаждения.

Почему студенты и влюбленные бывают так часто меланхоликами или безумными — философы Коимбры[2640] объясняют это следующей причиной: «Потому что страстными и продолжительными размышлениями о том, чем они так взволнованы, они пригоняют в мозг жизненные силы, а вместе с ними одновременно и жар, чем воспламеняют его сверх всякой меры, и разрушают тем самым здоровье клеток внутренних чувств, и те становятся вследствие этого не способны осуществлять в должной мере свои обязанности».

Почему меланхолики остроумны, что еще задолго до того утверждал в своих «Проблемах» Аристотель, и почему все ученые люди и знаменитые философы и законодатели, ad unum fere omnes melancholici, были всегда меланхоликами[2641], — вот много раз обсуждавшаяся проблема. Язон Пратенций склонен понимать ее как следствие природной меланхолии{1938}, и к этому мнению склоняются и Меланхтон в своей книге de anima [о душе], и Марсилио Фичино (de san. tuend.{1939} lib. I, cap. 5 [о сохранении здоровья, кн. I, гл. 5]), однако речь идет не о просто черной желчи, ибо она делает людей тупыми, унылыми и сумрачными, равнодушными и черствыми, опасливыми, глупыми и одинокими, а о смешанной с другими жидкостями, за исключением только флегмы; и эти жидкости не должны быть запекшимися от жара, но должны быть смешаны таким образом, чтобы половину их составляла кровь[2642], в очень малой мере или вовсе не перегретая, и чтобы они не были ни слишком горячие, ни слишком холодные. Аппоненсис, цитируемый Меланхтоном, считает{1940}, что это проистекает от черной желчи, ссохшейся от зноя, и исключает все природные меланхолии, как чересчур холодные. Лауренций осуждает такой взгляд, ибо ссохшиеся от жара жидкости доводят человека до безумия, подобно тому как горит известь, если на нее вылить воды. Такие жидкости должны быть смешаны с кровью и чем-то горячим, и тогда подтвердится истинность древнего афоризма Аристотеля: «Nullum magnum ingenium sine mixtura dementiae», — ни один выдающийся ум невозможен без примеси безумия. Разрешает этот спор Фракасторо[2643]: «Флегматик медлителен; сангвиник живой, приятный, благосклонный и веселый, но не остроумный; холерик чересчур быстр в движении и неистов, нетерпелив в своих намерениях и с обманчивой остротой ума; у меланхоликов самые совершенные умы, однако не у всех; ведь эта жидкость{1941} может быть горячей или холодной, густой или жидкой; если она чересчур горячая, тогда они неистовы и безумны, если слишком холодная, тогда они унылы, бестолковы, робки и печальны, если же умеренная, тогда это люди превосходного ума, склоняющиеся к одной из этих крайностей — скорее горячей, нежели холодной». Этот его приговор согласуется с мнением Гераклита о том, что сухая и светлая жидкость создает мудрого человека; умеренное тепло и сухость — вот главные причины хорошего ума, вот почему, говорит Элиан{1942}, слон — мудрейшее из всех грубых животных, потому что его мозг самый сухой, et ob atrae bilis copiam [и по причине изобилия у него черной желчи]; этот последний довод одобряют Кардано (Subtil. lib. 12 [Об остроумии, кн. XII]). Джованни Баптиста Сильватико{1943}, врач из Милана, в своей первой «Полемике» очень подробно разбирал этот вопрос; о том же пишут Руланд в своих «Вопросах», Целий Родигин{1944} (lib. 17 [кн. XVII]), Валлериола (6 <En>narrat <iones> med<icinales>), Геркулес Саксонский (tract. posth. de mel. cap. 3 [посмертный трактат о меланхолии, гл. 3]), Лодовик Меркадо (de inter. morb. cur. lib. I cap. 17 [кн. о лечении внутренних болезней, гл. 17]), Баптиста Порта (<De humana> physiog<nomonia> lib. I, cap. 13 [О человеческой физиогномии, кн. I, гл. 13]) и многие другие.

Слезы, вздохи, смех, зуд, дрожь, потение, краска смущения, странные звуки и призраки, которые слышатся или появляются, ветры, несварение — это все движения тела, зависящие от этих предшествующих движений ума; слезы, как считает Скалигер{1945}, также являются не чувством, а действием: «голос у испуганных людей дрожит, потому что волнуется его сердце»[2644] (Conimb. prob. 6, sec. 3, de som.). На тот счет, почему они заикаются или запинаются, Меркуриалис и Монтальт (cap. 17 [гл. 17]) приводят сходные соображения, почерпнутые ими у Гиппократа: «по причине сухости, из-за которой немеют нервы языка»[2645]. Причину быстрой речи (что является симптомом у немногих) Аэций видит в обилии ветров и быстроте воображения[2646]; смелость обусловлена чрезмерной сухостью[2647], а волосатость — сухостью организма. Причина длительной бессонницы — сухой мозг, непрерывные размышления, неудовлетворенность, опасения и заботы, которые нарушают спокойствие разума; несдержанность — следствие ветров и горячей печени (Монтан, cons. 26 [совет 26]). Бурчание в кишках — от ветров, а ветры — от плохого переваривания пищи, от слабости естественного тепла или болезненного тепла и холода; сердцебиение — от испарений, как, впрочем, и чувство тяжести и боли в сердце[2648]. Тяжесть в животе вызывается ветрами, и от этого же — пульс во многих органах. Краснота лица и зуд, как будто их <больных> искусали мухи или ужалили муравьи, — от резких пронзительных ветров; выступающий на коже холодный пот — от испарений, поднимающихся от гипохондрий[2649], худоба — от скудного питания. На вопрос о том, почему у них такой чрезмерный аппетит, Аэций