но не конструктивного большинства, которое могло бы взять на себя всю совокупную ответственность. Поэтому декабрьская сессия рейхстага 1932 г. не была началом выхода из немецкого государственного кризиса. Социал-демократы и буржуазные политические силы существовали на «голодном пайке», «проедая» остатки былых дивидендов, да и это они могли делать только до той поры, пока национал-социалисты вели себя подгнетом обстоятельств аналогичным образом{591}.

Национал-социалисты должны были придерживаться осторожной, нацеленной на завоевание времени, тактики поведения на сессии рейхстага еще и потому, что единство партии временно оказалось под серьезной угрозой. На муниципальных выборах в Тюрингии 4 декабря они понесли тяжелые потери: в сравнении с выборами в рейхстаг 6 ноября НСДАП потеряла четверть голосов, а в сравнении с выборами 31 июля — даже около 40 % голосов избирателей.

Для руководителя политической организации НСДАП Грегора Штрассера, который весьма пессимистично оценивал положение партии, выводы не оставляли сомнений: НСДАП была должна, если не хотела потерять свои последние шансы, отказаться от политики «все или ничего» и войти в правительство Шлейхера. Когда новый канцлер вечером 4 декабря 1932 г. предложил ему занять пост вице-канцлера, Штрассер не сказал «нет».

На следующий день на конференции руководства национал-социалистов, состоявшейся в Берлине в отеле «Кдйзерхоф», он предпринял попытку склонить Гитлера поддержать Шлейхера, но потерпел неудачу точно так же, как и 30 ноября в Веймаре. 8 декабря Штрассер принял решение подать в отставку со всех своих партийных постов. «Теглихе Рундшау», которая 9 декабря первой среди газет обнародовала сенсационную новость, оценивала поступок руководителя политической организации НСДАП как предвестника громких политических событий: если Штрассер станет вместо Гитлера вождем движения, только тогда возникнет возможность вывести НСДАП из болота ужасных упущений и промахов.

Это сообщение «Теглихе Рундшау» повергло Гитлера в состояние глубокой депрессии. «Если партия распадется, то один лишь выстрел — и через три минуты все будет кончено», — отметил он в ночном разговоре с самыми доверенными приближенными, в том числе с Геббельсом. Однако Штрассер так и не нанес удара, которого так опасались Гитлер и компания. Бывший глава политической организации НСДАП отправился 9 декабря в Мюнхен к семье, а потом устроил себе двухнедельный отпуск в Южном Тироле. Своим отказом от партийных постов Штрассер не стремился дать сигнал к свержению Гитлера и расколу НСДАП. Он просто не был готов и далее нести ответственность за политику, которая, по его мнению, должна была привести партию к краху. «Дворцовая революция провалилась», — записал 10 декабря в своем дневнике Геббельс. Еще вечером 9 декабря Гитлеру удалось в результате двух произнесенных речей, одной перед гаулейтерами и инспекторами, и второй — перед депутатами рейхстага от НСДАП, заново добиться от партии клятвы верности. Для внешнего мира все разногласия между фюрером и подавшим в отставку Штрассером были кое-как сокрыты. Что касается Грегора Штрассера, то впредь он был, во всяком случае, по мнению его личного врага Йозефа Геббельса, изолирован и стал политическим «покойником»{592}.

Шлейхер расценивал ситуацию иначе. 13 декабря в речи, произнесенной перед командующими войск и военных округов, он упорно отстаивал свое мнение, что следует и далее стремиться «к сотрудничеству с нацистами под руководством Штрассера, с благословения Гитлера». Шлейхер даже заверил своих слушателей в том, что Гитлер сам «в глубине своего сердца» совсем не желает занять пост рейхсканцлера. В январе, заявил канцлер, выяснится, имеется ли в рейхстаге прочное большинство. Как только рейхстаг будет созван, перед национал-социалистами будет поставлен вопрос, хотят ли они участвовать в формировании большинства. Если ответ будет отрицательным, то придет черед борьбы и времени роспуска рейхстага и прусского ландтага. Чтобы победить в такой борьбе, закон и право должны быть на стороне правительства. Поэтому никто не должен удивляться тому, что будут предприняты все новые попытки привлечь национал-социалистов к власти и возложить на них ответственность за судьбу государства. Крах НСДАП не отвечает государственным интересам Германии.

В середине декабря 1932 г. Шлейхер считал все еще возможным прийти к соглашению с Гитлером и Штрассером. Только в случае провала еще одной попытки привлечь национал-социалистов к участию в имперском правительстве канцлер был готов объявить им борьбу «не на жизнь, а на смерть». В обоих случаях было необходимо, по возможности, избегать конфронтации с рабочими, организованными в профсоюзы. В этом отношении у Шлейхера был поводдля скрытого оптимизма. 8 декабря 1932 г. председатель Объединенной федерации христианских профсоюзов Генрих Имбуш заверил рейхспрезидента в том, что его организация испытывает «большое доверие к имперскому правительству и его главе, господину рейхсканцлеру фон Шлейхеру». К досаде многих партийных товарищей, похожие высказывания Теодора Лейпарта, председателя АДГБ, процитировала 5 декабря парижская газета «Эксцельсиор», которая, в свою очередь, отметила, что в отношении нового канцлера наблюдается большая доброжелательность со стороны профсоюзов. Тем самым «поперечный фронт» еще не был образован, но и о политической изоляции правительства в середине декабря 1932 г. уже нельзя было больше говорить{593}.

Когда рейхсканцлер представил 15 декабря по радио программу действий своего правительства, он сделал это с ярко выраженным чувством собственного достоинства. Для начала он попросил слушателей видеть в нем «не только солдата, но и стоящего над партиями защитника интересов всех слоев населения, возглавившего правительство, надеюсь, лишь на короткое время, видеть человека, принесшего не меч, но мир». Его мнение в отношении военной диктатуры, вероятно, известно всем, заявил Шлейхер, однако он повторил его еще раз: «На кончике штыка сидеть неудобно, а это значит, что невозможно править длительное время, не имея широкой народной поддержки». В настоящий момент он был бы весьма удовлетворен, если бы народное представительство, за которым он признавал право на здоровую дозу недоверия к правительству, дало бы ему последнему возможность осуществить свою программу, которая, по сути, состоит из одного пункта: «Создавать рабочие места!»

Рейхсканцлер также придал большое значение «еретическому» утверждению, что он не является ни сторонником капитализма, ни сторонником социализма и что такие понятия, как частная или плановая экономика, перестали вызывать у него ужас. Необходимо было оживить как внутренний рынок, так и экспорт, поощрять наряду с частной инвестиционной деятельностью увеличение рабочей занятости государством, а также обратить внимание на тесную связь между трудоустройством, организацией поселений[70] и обеспечением безопасности границы на востоке Германии. Все это требовало «дружеского сотрудничества всех слоев населения», чего можно достичь только в том случае, если в ходе обустройства страны не будет также забыта социальная точка зрения. «Итак, социальный генерал — я уже слышу, как некоторые мои слушатели произносят эти слова, недоверчиво или даже с насмешкой пожимая плечами. Да, мои дамы и господа, на самом