жениху много неприятных слов. Теперь мистер Брегерт, человек далеко не робкий и, быть может, несколько толстокожий, высказался с прямотой, неприятно поразившей мистера Лонгстаффа. Началось с того, что мистер Брегерт упомянул о собственных делах. Его потери превышали потери мистера Лонгстаффа по меньшей мере вдвое, но он говорил о них легко, как будто не принимает это близко к сердцу.

– Конечно, между мною и вами есть разница, – сказал мистер Брегерт.

Мистер Лонгстафф величаво склонил голову, словно говоря, что разница эта чрезвычайно велика.

– Мы в наших делах, – продолжал Брегерт, – ждем прибыли, но знаем, что иногда возможны убытки. Джентльмен в вашем положении, продавая недвижимость, рассчитывает получить деньги.

– Конечно, рассчитывает, мистер Брегерт. Оттого-то все так и тяжело.

– Я даже не могу толком понять, что на него нашло и отчего он тратил тут, в Лондоне, такие огромные суммы. Операции у него были довольно рискованные, но очень прибыльные. Он совершенно обвел нас вокруг пальца.

– Полагаю, так.

– Первым ему поверил старый Тодд, но я обманулся в точности так же и принял участие в его спекуляциях. Итог – я потеряю около шестидесяти тысяч фунтов.

– Это большая сумма.

– Очень большая. Настолько большая, что она затронет мою повседневную жизнь. В переписке с вашей дочерью я счел своим долгом ей об этом сообщить. Не знаю, говорила ли она вам.

Упоминание дочери на миг вывело мистера Лонгстаффа из равновесия. Это было в высшей степени неделикатно, в высшей степени предосудительно, но мистер Лонгстафф не знал, как выразить свое недовольство, и к тому же не мог сейчас ссориться с мистером Брегертом, в чьей помощи очень нуждался. Он с более чем обычным достоинством заявил, что ничего такого дочь ему не говорила.

– Я ей об этом сообщил, – сказал Брегерт.

– Без сомнения. – И мистер Лонгстафф принял еще более достойный вид.

– Да, сообщил. Когда ваша дочь любезно приняла мое предложение, я обещал, что после свадьбы мы будем держать два дома.

– Это было невозможно, – сказал мистер Лонгстафф, имея в виду полную противоестественность и невозможность такого брака.

– Это было бы вполне возможно, оставайся мое финансовое положение таким, каким оно было, когда я делал предложение. Предвидя денежные потери в связи с делами нашего покойного друга, я счел разумным отложить на время свои намерения и сообщил об этом мисс Лонгстафф.

– Были другие причины, – вполголоса, почти шепотом пробормотал мистер Лонгстафф. Шепот должен был передать его ужас и нежелание продолжать разговор.

– Возможно. Однако в последнем письме, которое мисс Лонгстафф оказала мне честь написать, письме, в котором я не имею ни малейшего права усмотреть хоть что-нибудь недолжное, она ограничилась упоминанием этой единственной причины.

– Зачем сейчас вспоминать, мистер Брегерт? Зачем сейчас вспоминать? Тема болезненная.

– Потому что для меня она не болезненная, мистер Лонгстафф, и я хочу, чтобы для всех, о ней слышавших, она не была болезненной. Думаю, я от начала до конца вел себя как джентльмен.

Несчастный мистер Лонгстафф сперва трижды затряс головой, затем трижды поклонился, предоставив еврею толковать двусмысленный ответ оракула как угодно.

– Я уверен, – продолжал Брегерт, – что я вел себя как честный человек, и не вижу причин обходить тему молчанием, будто мне есть чего стыдиться.

– Быть может, в данном случае меньше слов – меньше сожалений.

– Мне нечего больше сказать и не о чем сожалеть.

Закончив разговор этим коротким спичем, Брегерт встал и откланялся, пообещав сделать все, что в его силах, для завершения дел мистера Мельмотта.

Как только он вышел, мистер Лонгстафф открыл дверь и заходил по комнате, шумно выдыхая, как будто хотел очиститься от самого духа мистера Брегерта. Он говорил себе, что нельзя прикоснуться к смоле и не очерниться. Как вульгарно вел себя этот человек, как неделикатно! Он совершенно не оценил честь, которую мистер Лонгстафф ему оказал, пригласив его на обед. Да, да! Ужасный еврей. Разве не все евреи зло? Однако в нынешних обстоятельствах мистер Лонгстафф не мог позволить себе ссориться с мистером Брегертом.

Глава LXXXIX. «Колесо Фортуны»

Великое историческое сочинение леди Карбери о преступных королевах мира было завершено и выпущено в свет уже довольно давно. Любой внимательный к датам читатель вспомнит, что еще в феврале она заручилась помощью некоторых литературных друзей, связанных с ежедневной и еженедельной печатью. Джентльмены эти более или менее деятельно отозвались на ее просьбу, так что «Преступные королевы» стали одной из самых успешных книг сезона. Господа Лидхем и Лойтер выпустили второе, а затем, очень скоро, четвертое и пятое издания и могли в своих рекламных объявлениях приводить свидетельства различных обозревателей, что книга леди Карбери – едва ли не величайший исторический труд нынешнего столетия. Для этой цели извлекли даже абзац из колонки «Вечерней кафедры», что показывает большую искусность некоего молодого сотрудника господ Лидхема и Лойтера. Увы, книга не оправдала надежд леди Карбери на приличный доход. В любых человеческих делах неизбежны разочарования! Бумага и типографская краска не бесплатны, а рекламные объявления очень дороги. Издание может расходиться быстро, но тиражи – быть маленькими. Когда леди Карбери забирала у господ Лидхема и Лойтера второй очень скромный чек, врученный ей со словами, что третьего может не быть – если вдруг не возникнет непредвиденный спрос, – она повторяла про себя знаменитые строки сатирика:

О, Амос Коттль! Прямой ущерб, бедняга,

Тебе дают чернила и бумага!

И все же ее это не остановило. За следующий труд она взялась, как только дописала последнюю главу «Преступных королев», и хотя в последние шесть месяцев у нее было очень много хлопот и страданий, хотя поступки сына не раз вынуждали ее говорить, что она сойдет с ума, леди Карбери не отступала. Среди всех своих забот она каждый день садилась за стол с твердой решимостью написать столько-то строк, как бы тяжело они ни давались. Господа Лидхем и Лойтер сочли возможным предложить ей контракт на роман – с довольно маленьким гонораром и лишь при условии, что их рецензент одобрит рукопись. Мизерность суммы, неопределенность и сложность работы в нынешних обстоятельствах чрезвычайно ее угнетали. Однако леди Карбери упорно трудилась, и теперь роман был завершен.

Нельзя, положа руку на сердце, утверждать, будто у нее был какой-то особый замысел. Леди Карбери взялась за роман, потому что, по словам мистера Лойтера, романы продаются лучше всего. Скажи он, что лучше всего продаются проповеди, она бы точно так же взялась за них. Первым ее вопросом было: какой длины нужен роман? Три тома по