Я пнул ему пистолет.

— Тебе придётся убить меня. — сказал я и ужаснулся тому, что в какой-то степени хотел этого. — Хватит убивать людей, которые на самом деле никакого отношения к нам не имеют!

Джим опустил на оружие задумчивый взгляд, а потом тот превратился в равнодушие, отстранённость. Я вдруг понял, что когда Джим мысленно закрывался в своём мире, как будто уходил в какую-то прострацию, это было ужасно похоже на то, что мама писала обо мне. Что большую часть времени я ходил словно в своём мире, задумчивый, но одновременно по своему активный. И всё выглядело, будто мне было по барабану на всё, что происходило и всех, кто происходил рядом.

Дядя оторвал таки свой взгляд от оружия и не выказал никакого намерения наклониться за ним. Он медленно двинулся ко мне. Я замер, словно меня к земле прибили.

Он подошёл, но встал сбоку. Наши плечи почти касались друг друга. Я продолжал таращиться вперёд, перекрыв самому себе воздух. Его близкое дыхание пробило во мне дыру.

— Ответь на один вопрос. — попросил я, всё ещё не глядя на него. — Только честно. Почему ты иногда злился?

Уголок губ Джима чуть дрогнул. Я слегка развернул к нему голову, но всё ещё избегал зрительного контакта. Одна часть его лица была погружена во мрак, а другая горела, как само солнце.

— Тебе наверняка говорили, что психопаты никогда не признают своих слабостей.

Хрипловатый голос у уха заставил меня предать самого себя. Я посмотрел в глаза Джиму. Сначала в его тёмный демонический глаз, а затем в тот, в который проникали лучи солнца. Улыбка Джима надломила меня, я снова был погружён в то ощущение, когда хотел его. Теперь я знаю кто я и знаю, чего хочу. Он не сможет играть со мной, как раньше. Поэтому мы оба проиграли.

Дядя окинул меня взглядом, и я понял, что он прощается. Сердце заныло, но не сильно. Приятный ветерок лёгкой боли расставания.

— Наслаждайся. — сказал напоследок Мориарти и зашагал к своей машине.

Я не обернулся, когда он садился, когда дверь хлопнула, когда завёлся мотор и раздались звуки перемолки земли и камней. Я стоял на холме до тех пор, пока тепло солнца не исчезло. Небо ещё не до конца стемнело, но закат завершил своё дело. Теперь ночь вступала на престол, сопровождаемая братьями сумерками.

Я сидел на ещё теплом капоте, когда подъехала полиция и Майкрофт. Что именно значил ответ Джима и почему он сказал «Наслаждайся»? Одно ясно точно: он никогда не хотел убить меня. Всё что было, было жестоко, но не жёстче смерти.

Майкрофт медленно подошёл ко мне, негодуя по поводу состояния своей обуви после «полевых» действий. Я продолжал задумчиво глядеть на повреждённый травяной покров. Пара офицеров, что прибыли на место, огляделись, поняли, что моего преследуемого здесь больше нет, забрали пистолет и собрались вернуть машину. Мне пришлось слезть с капота и неловко встать рядом с политиком.

— Он больше меня не побеспокоит. — очень хрипло сообщил я и очень сильно прокашлялся.

— Ты?.. — не высказанный вопрос вызвал у меня грустный смешок.

— Нет. Я не смог. — покачал головой я. — Он всё ещё хочет, чтобы я раскрыл свой «тёмный потенциал». И для этого он оставил меня в покое, потому что в одиночестве, лишённый сантиментов, я начну думать об альтернативе. Вот его новый план. Дать мне сойти с ума самостоятельно.

— Ты не будешь один. — сказал политик вместо того, чтобы отругать меня за содеянное.

Я пожал плечами и направился к «хорошему» Мерсу.

— Ну, я уже начинаю сходить с ума в той квартире. — признался я, садясь в салон.

Холмс залез следом, критичным взглядом оценив состояние обуви.

— Дай мне время. — неожиданно попросил он. — И я найду выход.

Я кивнул, но мысленно покачал головой. Дело не только в доме. Дай мне любовь. И я не буду думать головой.

Глава 45

Я не ошибся. Квартира моей матери влияла на меня ужасно. Я видел её призрак по ночам, бродящий по коридорам и комнатам. Призрак со сломанной шеей и пробитым поездом черепом. Она сидела у моей кровати, и самое страшное — я не мог воззвать ни к образу Джима, ни к Майкрофту в те моменты. Эти двое были со мной днём, но оставляли по ночам. И я ничем не мог объяснить свои видения. Почти.

Лишь чувством вины. Я перестал перечитывать дневник, перестал даже прикасаться к нему. Теперь это был не источник ответов, а грустная история о несчастной судьбе одной девушки, которая мечтала вершить правосудие, но связавшись с семьёй Мориарти, стала обречена на вечные страдания. И даже после смерти.

Единственное, что меня успокаивало — мысль, что со мной всё наоборот. Меня связали с Мориарти кровно, я связался с ним по своей воле, но теперь я жажду вершить правосудие.

Легавым я быть не собирался. Большинство ими становятся, чтобы получить власть и право судить. Часть одержима какими-то своими личными фантазиями, и лишь малый процент посвящает отлову преступников весь свой потенциал и жизнь.

Но мелочь криминального мира пусть прибирает к рукам Скотланд Ярд. Меня интересовали те, кто входил в число богатых злодеев категории «Д». Алчные, эгоистичные, думающие, что им всё сойдёт с рук, раз у них карманы набиты купюрами. Они были токсичными заводами, нефтяными вышками, что наносят вред планете. Они наносят вред моей стране. Поэтому я хочу избавить от них Англию.

А ещё потому, что считаю их недостойными представителями истинного криминала. Абсолютное зло, чистое. Оно белого цвета, а не чёрного, как все считают. Тем оно и незаметно невооружённому глазу. Ему доверяешь, пока не станет поздно.

Я согласился с предложением Императрицы, понимая, что только его и ждал. Этого я и хотел. Жарить жалких чертей на вертеле, не трогая демонов и самого Сатану. Не потому, что они настолько могущественны, что противостоять им было бы ошибкой. Нет. Просто я понял, что сам являюсь демоном. Или двуликим богом Янусом.

Так вот. Мне было невыносимо совестно смотреть на сломанный образ матери, которая умерла из-за меня. Не я столкнул её под рельсы, но если бы меня не было, она смогла бы лучше спрятаться, не думать о благополучии сына, а подумать о себе.

Я ныл Майкрофту в трубку, когда он мне звонил, что мне очень плохо. Он пару раз «угрожал» прислать Стоун, но я хотел видеть лишь его или не видеть больше ту квартиру. Я ощутил, что практически остался