разница между их теориями и теориями таких экологов, как я, заключалась в том, что я считал такие факторы внешнего воздействия, как климат, первичной формирующей силой, порождающей колебания в численности популяции, и полагал, что такие факторы, как эпидемии и изменения в популяции хищников, играют второстепенную роль. Но Лотка и Вольтерра считали, что они могут доказать при помощи строгих математических расчетов, что группы экологически связанных видов должны колебаться, так что климат и прочие факторы внешнего воздействия просто склонны вмешиваться в естественные ритмы, производя очень сложные последствия. Почти не приходится сомневаться в том, что их выводы в основном верны. Примечательно, что такая важная концепция появилась независимо в головах двух математиков, живших очень далеко друг от друга. Один из них официально изучал статистику, связанную с человечеством, а второй вовсе не был напрямую связан с биологией»[162].

Эта цитата далеко увела нас от Аристотеля; она призвана проиллюстрировать невероятный резонанс подлинно научных проблем. Суеверия ходят по кругу и никуда не ведут, но рациональные вопросы, заданные 23 столетия назад такими учеными, как Аристотель и Феофраст, по-прежнему напрягают и стимулируют мысли наших современников.

Этика

Основоположник логики, основоположник многих областей естественных наук, Аристотель был и основоположником этики. Этические трактаты, приписываемые ему, в самом деле самые ранние официальные трактаты в своем роде.

В Корпус Аристотеля включено четыре трактата по этике. Первый и самый большой, названный «Никомахова этика», почти наверняка подлинный. Три других трактата вызывают сомнения. «Евдемова этика», более краткая переработка той же темы, скорее всего, написана другим человеком. «Большая этика», более поздний труд, основой для которого, вероятно, послужили первые два, и очень краткий трактат «О добродетелях и пороках» написаны еще позже, возможно, гораздо позже. Первый трактат больше, чем три остальных, вместе взятые. При изучении Аристотелевой этики с акцентом на личный вклад Аристотеля важно ознакомиться с «Никомаховой этикой». Для более глубокого понимания моральных устоев перипатетиков необходимо также изучить «Евдемову этику» и «Большую этику» и обдумать взаимоотношения трех этих трудов, иногда сравнимые с взаимоотношениями трех синоптических Евангелий (от Матфея, Марка и Луки).

«Никомахова этика» названа так потому, что Аристотель написал ее для некоего Никомаха, вероятно, своего сына от второй жены, Герпеллиды из Стагиры. Однако некоторые считают, что Аристотель написал книгу не для сына, а для отца, которого тоже звали Никомахом. Согласно третьей гипотезе, трактат был не посвящен сыну, а отредактирован им. В наши дни наибольшее распространение получила первая гипотеза.

Целью Аристотеля было выяснить, какой образ жизни наиболее желателен и является лучшим, иными словами, выяснить, в чем высшее благо человека, к которому должно стремиться. Высшее благо – исполнение человеческой миссии, развитие добродетелей, на которые способна человеческая душа, и достижение счастья (подлинного счастья, а не счастья в его популярной концепции). Обладание внешними благами полезно, но не жизненно важно. Добродетель похвальна, но счастье выше похвалы. Существует два больших класса добродетелей – нравственные (например, смелость, умеренность, великодушие, справедливость) и интеллектуальные (мудрость, созерцание истины). Высшее благо нужно искать в жизни созерцательной (theoria).

«Никомахова этика» разделена на десять книг: 1. Благо для человека. 2–5. Нравственные добродетели. 6. Интеллектуальная добродетель. 7. Сдержанность и невоздержанность, удовольствие. 8–9. Дружба. 10. Удовольствие и счастье.

Аристотель объяснял, что добродетель не бывает врожденной и не становится результатом знания (как считал Платон); это привычка души, которую можно приобрести и усовершенствовать. Совершенствование божественного приближает нас к Богу. «Никомахова этика» – не только самый первый трактат по этике; это самое первое пособие по рациональной этике, и по многим вопросам он по-прежнему остается непревзойденным. Невольно завидуешь студентам и слушателям Ликея, которые были допущены к столь возвышенной дискуссии, блистающей своей разумностью и умеренностью, к дискуссии, которая почти не апеллирует к эмоциям и воодушевлению.

Название «Евдемова этика» объясняется так же, как и «Никомахова этика», и порождает такие же расхождения. Трактат назван «Евдемовой этикой» либо потому, что Аристотель написал его для некоего Евдема, либо потому, что его на самом деле написал или отредактировал Евдем. В обоих случаях источник один и тот же – Аристотель. В том, что между «Евдемовой» и «Никомаховой» этикой много сходства, сомневаться не приходится.

Что касается Евдема, в голову приходит только один – математик Евдем Родосский, один из любимых учеников Аристотеля, который, возможно, сменил его в роли учителя Ликея. В конце концов, сколархом избрали Феофраста – не потому, что он был более верным учеником, чем Евдем, а скорее благодаря его большей обходительности. Многомудрый Аристотель понимал, что скол арх должен обладать многими качествами, из которых чисто интеллектуальные, наверное, не самые важные. Насколько больше ценил он «чувства» по сравнению с разумом и сердце по сравнению с мозгом? Ответить на эти вопросы почти так же невозможно, как сказать, был ли мягкосердечен архитектор Парфенона, был ли он добрым и щедрым человеком.

Если бы «Большую этику» можно было однозначно приписать Аристотелю, мы находились бы на более твердой почве. «Большая этика» примерно равна по объему «Евдемовой этике» (66 и 72 колонки) и представляет собой краткое изложение и «Никомаховой», и «Евдемовой этики», только с поразительным нововведением: «Вообще, вопреки мнению некоторых, не разум – начало и руководитель добродетели, а, скорее, движение чувств (ta pathe). Сначала должен возникнуть какой-то неосмысленный порыв (hormen alogon) к прекрасному – как это и бывает, – а затем уже разум произносит приговор и судит»[163].

Не менее важен еще один отрывок из «Большой этики»: «Прежде всего, надо сказать о ее [добродетели] источнике, душе, – не о том, что такое душа (об этом другое рассуждение), а как она в общих чертах расчленяется. Душа, утверждаем мы, разделена на две части – обладающую разумом (to logon echon) и внеразумную (to alogon). В обладающей разумом заключены разумность (phronesis), проницательность (agkhinoia), мудрость, способность к научению, память и тому подобное; во внеразумной – то, что зовется добродетелями: благоразумие (sophrosyne), справедливость (dikaiosyne), мужество и другие черты нрава (ethos), вызывающие одобрение. В самом деле, за них нас одобряют, тогда как за свойства, входящие в разумную часть души, никто никого не благодарит: человеку никогда не выражают одобрение за то, что у него есть ум, разумность или иное подобное свойство. Но и внеразумную часть души одобряют, конечно, только когда она согласуется с разумной частью души и служит ей»[164].

Автор «Большой этики» (Аристотель или его ученик, который просто повторял слова учителя?) сочетал разум с эмоциональностью, причем не теряя интеллектуального равновесия. В природе человека чувства неотделимы от разума;