сажали деревья… Я надеялся, что и не придётся, — сдавленно проговорил Женя; голос его задрожал.

— Все надеялись… Сэлд тоже не хотел умирать так рано. Вот тебе и долгая жизнь кувелов, — горько хмыкнул Эпкальм и спрятал глаза за ладонью.

Собеседник не нашёлся с ответом, лишь опустил омрачённый взгляд, но старался держаться стойко, хоть выходило с трудом.

— Вы уже здесь, — заговорил Глорас.

За ним шествовали ребята из отряда Милены и бережно несли Сэлда, обмотанного бинтом, плащом униформы с переливающимся на свету овальным значком сопротивления: лук заправленный мечом — напоминание о том, что сколько бы они не сражались, должны ценить жизнь каждого.

Следом появились опечаленные озорники, Тагус и убитая горем Липедесса. Ребята еле волочили ноги, а глаза пылали кровеносными росписями сосудов. Присоединившись к Эпкальму с Женей, Липедесса не выдержала, вновь залилась слезами, пряча лицо в ладонях. Её разбитая губа растянулась и начала кровоточить. Воеводин бережно положил руку на её плечо и мягко притянул к себе. Десс в тот же миг вытянула руки и обхватила его, цеплялась с таким жаром, точно расцепи она пальцы и рассыплется на ветру. Памаль с Вильтом легонько стукнули Эпкальма кулаками по груди, а после и друг другу — жест безмолвной поддержки.

— Вы готовы? По нашим традициям вам надлежит придать его тело земле, — печаль скользнула в голос Глораса.

Все замерли. Эпкальм понимал, что их пугало, а потому сделал первый шаг к брату. Ноги с трудом отрывались от земли, казалось, что он и сам пускает корни.

Приблизился к перемотанному Сэлду, дрожащими руками обхватил его голову и приник лбом.

— Не смей пропадать, ты сказал, что мы ещё встретимся, снова шумно посидим. Вернись к нам, обязательно возвращайся, мы будем тебя ждать, — зашептал Аноильтенс, чувствуя, как по щеке заскользила ледяная дорожка. На мгновение ему почудилось, будто кто-то уверенно положил ему руку на плечо, от чего он резко обернулся, но никого не обнаружил. Однако ощущение безопасности и полного доверия осталось от того прикосновения. Было ли оно настоящим или простым внушением, он не знал, но предпочёл подумать, что то была клятва почившего друга. Он потянул руки к плащу, разгладил, отцепил нашивку с груди и приклеил рядом со своей.

Подтянулись и остальные члены отряда. Ребята взяли его и понесли к могиле. Шагая к ней, Эпкальма пугала темнота, что пряталась в глубинах. Соотрядовцы опустили в неё Рафспита, а после положили руки на его плечи. Дрожь в пальцах выдавала разделяемую всеми болью, что терзала каждый миллиметр тела и сознания.

По всем традициям, усопших хоронят в вертикальных могилах и сажают дерево с листвой того же цвета, что и глаза почившего. По правилам проводить этот обряд должны близкие люди, те, кто видел последние вздохи усопшего, а после давать плоти почившего новое пристанище. Кувелы верят, что небольшая частичка души продолжает существовать даже после отделения от тела и сохраняет волю и память; таким образом человек может продолжать наблюдать за этим миром, но уже через другую форму жизни. В противном же случае, если не предоставить «новое вместилище», всё, что сохраняется уйдёт в землю и смешается с памятью других павших.

Когда момент прощания подошёл к концу, сопротивленцы принялись сгребать землю в могилу. После закапывания, они неспешно посадили дерево, чьи корни позже должны прорасти и обхватить тело под собой в кокон. В завершение сопротивленцы полили почву и повязали лоскуток униформы с запёкшейся кровью.

— Пусть душа стремится к перерождению, а оставшееся сознание в новую обитель. Да прорастут из земли цветы души, когда древо примет память. Да благословит Светлая Дева душу Сэлда Рафспита на счастливую следующую жизнь, пусть свет сопровождает его во время пути, — одновременно произнесли все присутствующие и склонили голову, приложив руки к груди.

— Ты отдал гораздо больше этому миру чем свою жизнь, — тихо прошептал Женя.

Глорас и ребята из отряда Милены удалились, дав сопротивленцам возможность усмирить горечь.

— Брат, я клянусь тебе, что эта крада будет корчиться в самых тёмных муках. Твоей жертве не пропасть даром, — пообещал Эпкальм, ласково проводя пальцем по хрупкому деревцу. — Будь и в следующей жизни моим другом, а большего мне и не нужно. Возвращайся скорее, — по щеке заскользила капля, прокладывающая новую дорожку.

— Мы все будем ждать тебя, будем рады снова быть твоими друзьями и товарищами. И тогда уже мы отдадим тебе долг и защитим, — голос Памаля непривычно задрожал, когда он зашёлся беззвучным плачем.

Слёзы полились у всех. Вильт обхватил голову озорного товарища и прижал к себе. Сопротивленцы и заметить не успели, как собрались вокруг могилы и сцепили руки на плечах друг друга. Утопая во всеобщей печали, они скрепляли клятву нерушимыми узами. И пусть они не знали, когда Сэлд вернётся к ним, но ждали его появления на пороге штаба или где бы то ни было. Пусть смерть и разлучила их, но разорвать их нерушимые узы не по силам даже ей.

Штаб сопротивления, сад воспоминаний

Эпкальм не обращал внимания ни на мелкий дождь, что пропитывал одежду и сбивался в капли на коже, ни на прохладный ветер, ни на уханье ночных птиц. Лидер сидел и опустошённо смотрел на свои пальцы, точно те могли сказать о будущем. Он уже не помнил, сколько дней и ночей провёл у дерева Сэлда, отлучался лишь на перекус и кратковременный сон. Хотя порой засыпал и у могилы, где его не единожды находили не только товарищи, но и другие сопротивленцы.

Последние дни выдались адскими. Из-за старых привычек Эпкальм всё продолжал надеяться увидеть Ингет в своей комнате или ждать, что Сэлд подловит его в коридоре. Ожидания разбивались каждый раз и отбрасывали Аноильтенса назад, как бы он не старался двигаться дальше. Казалось, что он единственный ещё не привык жить «по-новому», однако у соотрядовцев чувства были всё так же свежи и остры, как у него. Когда эти «ножи» затупятся, не знал никто, но усердно продолжали бить по острию камнями реальности, чтобы прийти в себя.

Если остальные пытались держаться, то Эпкальм просто старался не попадаться никому на глаза, ведь понимал, что его вид делает только хуже. Ребята старались двигаться вперёд, а Аноильтенс считал, что тормозил всех и тянул назад. Так и получилось, что он продолжал укрываться от всех. В последнюю очередь ему хотелось быть обузой.

«— Скажи мне, Эпкальм, ты ведь уже тогда понял, что мы никогда не станем ближе, потому что ты не существуешь даже для себя самого?» — над словами Ингет не переставал раздумывать ни на минуту,