Это я нуждалась в ней. Теперь я прекрасно осознаю это: с самой первой секунды нашей встречи именно я нуждалась в её компании – в её взглядах, словах, улыбках, в малейшей её мимике и даже в её вздохах… С нашего первого рукопожатия я была нуждающейся. Пейтон же ни во мне, ни в моём не имела нужды. Я не смогу без неё. Она же сможет меня отвергнуть.

На протяжении всего дня я пыталась дозвониться до Пейтон, но она сбрасывала трубку до тех пор, пока вовсе не ушла в зону не действия сети. Подобное происходило впервые за всю историю существования нашей дружбы: иногда Пейтон могла не замечать входящего вызова и потому не брала трубку, но в таком случае она всегда обязательно перезванивала мне, и прежде она никогда так настойчиво не сбрасывала мой входящий звонок.

Поздно вечером, убедившись в том, что родители, накачавшись снотворными, уснули, я, спрятавшись в уборной от нервных взглядов Маршалла, Грира и Грации, попробовала ещё раз набрать её номер. Ехать к ней домой сейчас было равносильно игре против себя: наверняка её дом, как и наши дома сейчас, уже оккупирован журналистами – кто знает, как она может отреагировать на приход кого-то из нас на её порог, и не вызовет ли это неосторожное движение грязную волну в жёлтой прессе? Её телефон, как и последние девять часов, всё ещё был отключен и даже не предоставлял возможности оставить сообщение на голосовую почту. Протерев прохладной ладонью своё пылающее лицо, я написала ей первое текстовое сообщение. Как только оно будет доставлено и прочитано – я увижу это. Всего три слова:

“Пожалуйста, не закрывайся”.

Глава 68.

Пейтон Пайк.

1 ноября – 22:00.

Больше всего на свете сейчас я хотела спрятаться ото всех, даже от самой себя. Закрыться под створками порой недостаточно прочного панциря, словно устрица, желающая найти спасение от выковыривающего её наружу острия ножа. Но я не была бесхребетным существом и панциря у меня тоже не было. Я была Пейтон Пайк. Или всю свою жизнь считала, что являюсь ей…

Согласно постановлению суда, генетическая экспертиза была назначена на два часа дня, но я подсуетилась и, при помощи старых связей в лаборатории, сдала кровь за два часа до официально обозначенного времени. Я не желала пересекаться с семейством Холт. По крайней мере, желала выиграть время, которое мне было необходимо для того, чтобы утрясти свои рассредоточившиеся в самые кромешные уголки моих сознания и подсознания мысли, и чувства. Это Роар, не Нью-Йорк и даже не Портленд, так что результаты экспертизы будут известны только завтра в десять часов утра. Спешить было некуда: повторное слушание дела Ламберта перенесли на конец недели. Если бред Ламберта подтвердится, тогда я по этому делу буду проходить не только как ключевой участник следствия, но и в качестве пострадавшей стороны. Теперь пресса точно сожрёт меня с потрохами…

Думая о прессе и параллельно о том, на сколько процентов я верю в вероятность правдивости бредовых россказней Ламберта, я лениво ворочала вилку в своих руках и, не замечая, что постукиваю ею по краю тарелки с равиоли в болоньезе, никак не могла прийти в себя, хотя само своё состояние оценивала как здравое.

– Прошло пять минут, а ты так и не притронулась к ужину, – заметил сидящий по правую руку от меня Арнольд.

Он нагнал меня на выходе из здания суда и впоследствии мы вместе отправились сначала в полицейский участок, затем в лабораторию, а после ко мне домой, который к моменту нашего приезда уже был по периметру оцеплён бесцеремонными, а порой и преступно нахальными журналистами. Все окна в моём доме уже две недели как были плотно занавешены непроницаемыми рольшторами и поверх плотными матерчатыми занавесками, так что в этих стенах я чувствовала себя безопасно. Может быть, конечно, в квартире Арнольда, расположенной на десятом этаже высотки, всё же и было безопаснее, однако сегодня мне хотелось ночевать в своём личном доме, который… Достался мне от моих родителей.

Сначала мы по очереди приняли душ, затем вместе приготовили обед, который съели за просмотром тяжёлого двухсерийного триллера, после играли в итальянского дурака и рамми, потом готовили ужин, а теперь, похоже, не желали есть приготовленное.

– Ты тоже только минеральную воду пьёшь, – в ответ заметила я, бросив взгляд на стоящую перед Арнольдом порцию равиоли.

– Нет аппетита, – вздохнул он и, заглянув мне в глаза, вдруг добавил. – А тебе нужно начать лучше питаться.

– С чего бы это вдруг?

– Из-за всего этого стресса у тебя заметно ухудшился аппетит.

– Правда? – повела бровью я, хотя на самом деле знала, что это правда.

Действительно из-за всей этой погони за Больничным Стрелком и возни с Ламбертом, мой сон стал нерегулярным и прерывистым, что с каждым днём только усугубляло ситуацию с моим заметно уходящим куда-то вдаль аппетитом. Влияли, конечно, и сырая погода, и серость осенних дней, и мои бурные ночи с Арнольдом, однако если из-за недосыпа я действительно могла страдать и потому в последние недели была не прочь вздремнуть пару лишних часов прямо посреди дня, тогда с недоеданием у меня, похоже, намечались серьёзные проблемы. С каждым днём есть хотелось всё меньше и меньше, приёмы пищи я с легкостью заменяла выпиванием лишней пары-тройки стаканов воды, и в итоге уже начинала чувствовать лёгкую усталость из-за нехватки энергии, однако ничего не могла с собой поделать – стресс всерьёз отбивал во мне желание регулярно питаться. Сегодня я вообще поела только один раз, в обед: сначала отменила завтрак, теперь отказывалась от ужина.

– Я объелась в обед, – в ответ поджала губы я.

Я не лгала – я действительно переела в обед, запихав в себя две порции риса с рыбой, после чего ещё выпила три чашки чая и съела целую плитку пористого шоколада. Возможно, из-за двухнедельного недоедания, сегодня в обед мой организм действительно слегка перестарался, вместив в себя больше положенного, и потому сейчас я лишь сделала пару глотков минеральной воды, после чего решила покончить с ужином не успев к нему приступить:

– Я сыта, – для убедительности решила добавить я.

– Может быть, всё же обсудим случившееся? – во второй раз за всё время с момента нашего выхода из здания суда поинтересовался Арнольд. В первый раз, по пути в лабораторию, я наотрез отказалась говорить на эту тему, но сейчас меня как будто бы начало отпускать.

– Он сказал, что, возможно, мой отец мог являться инициатором моей кражи,