Шрифт:
Закладка:
Как в слегка замедленной съемке я увидел, как в дом забежало два человека: «Каркас» и пацаненок, который был со мной на позиции, когда мы убили украинских по-гранцов. И «Каркаса», и его я узнал по голосу. Глаза уже отяжелели и открывать их не хотелось.
«Он с него ботинки снял себе… — подумал я — Как же твой позывной?! Я же помнил… Точно помнил…».
— Костян, держись! Держись, Костян!» — кричал «Каркас» и бил меня по щекам. — Не вздумай заснуть! Не вздумай заснуть!
В тот момент я понял, что умирать не больно. Когда из тебя вместе с кровью вытекает жизнь, ты просто засыпаешь и все.
Они хотели меня примотать к крыше жигули, который прилетел за мной, и уже подняли носилки, на которых я лежал.
— Не нужно! Я оттуда упаду. Кладите в салон.
Они стали стаскивать меня, и один из них схватил меня за ногу в том месте, где она была посечена осколками.
— Больно! — только и успел пошипеть я и чуть не отключился.
— Не сердись, «Констебль», пацаны — новички.
— Я не сержусь.
Через двадцать минут я был в подвале у наших медиков. Все, что было на мне, осталось на позиции. Я настоял, чтобы они погрузили со мной рюкзак, в котором было обезболивающее и кровоостанавливающее. Медики осмотрели рюкзак, вытащили оттуда шесть гранат, пламегаситель и обвес на «Калаш».
Меня стабилизировали, замазали и залатали дырки.
Из икры сильно сочилась кровь, и я попросил их, чтобы они взяли в рюкзаке гемостатик и запихнули дополнительно в рану. Когда прошел первый шок, я начал сожалеть о том, что так по тупому попался. Было грустно и обидно, что моя командировка закончилась.
«Бахмут возьмут без меня. Это надолго».
— В Россию поедешь, «Констебль», — сказал «Талса».
«Пленного хотел взять… Как глупо…».
Эвакуации в Зайцево и дальше я прождал два часа. Меня замотали в термосохраняющую фольгу, чтобы я не мерз от сильной потери крови, и уложили ждать машину, но я все равно продолжал труситься от холода. Пришел «Горбунок» и с армейским юмором поддержал меня.
— Что, опять в жопу?
— Как вышло, — ответил я и постарался улыбнуться.
— Вечно ты на свою жопу приключения находишь. Меня тоже к командиру вызывают, чтобы понять, что это за тип такой и каких он искал американцев. У него на шее жетон был наш «А».
— Вагнеровец?
— Может. Украинцы же тоже с наших жетоны срезали и носили. Как трофей типа.
«Горбунок» уехал первым, а меня повезли в Энергодар, где находился госпиталь по оказанию экстренной помощи. Мне сделали снимки, на которых было выявлено двадцать семь осколков разной величины. Из них два осколка сидели под лопаткой, а остальные в ягодицах и ногах. Кости были целы, а что с нервами было пока не ясно. Нога не работала.
— Нужна операция по удалению крупных осколков и еще одно обследование по поводу нервной системы.
— Ходить буду?
— Несомненно. Сначала в Луганск тебя отправим, потом в Россию. Отвоевался…
— Понял, — грустно пробормотал я.
«Ну почему ты не послушал свою интуицию и не завалил этого упыря? Хотел отличиться? Захватить ценного пленного? А получил килограмм осколков в жопу! — как черные вороны, кружили в голове мысли. — Хотел же до конца дойти! Расписаться на Рейхстаге. А теперь госпиталь и домой…».
Луганск
Меня привезли в Светлодар и передали сотрудникам компании из РОН — роты охраны нефтепродуктов, — которые охраняли госпиталь. Прибежали пару Кашников с передвижными носилками на колесах и, погрузив меня на них, повезли на перевязку и осмотр ранений. В приемном отделении с меня срезали последнюю одежду, в том числе и трусы. Обильно засыпав раны стрептоцидом, заклеили дырки в спине, икрах и заднице и туго забинтовали. Обезболивающие препараты еще держали, и я даже немного засыпал.
— Куда его? — услышал я сквозь дремоту.
— В Луганск. В госпиталь.
В Луганск я попал в тот же госпиталь, в котором был в прошлый раз. Тут мне сделали МРТ и рассмотрели все осколки, которые застряли в моем теле. Особенно крупные осколки остались в икрах ног. Меня предупредили, чтобы я ничего не ел до следующего утра и ночью повезли на операцию. Из-за холода и потери крови у меня пропали вены, и сестра долго мучилась, не в силах усыпить меня. Не сумев этого сделать, они собрали консилиум и решили поставить катетер в шею. Влили туда снотворное, и я отрубился…
— О! Кажись очнулся. Привет, боец — сказал мне медбрат, когда я стал приходить в себя после операции.
— Всё? — еле справившись с языком спросил я.
— Да уж давно всё. Ногу тебе разрезали и почистили. Осколки поудаляли. Скоро плясать будешь как новенький.
— А осколки где?
— Так где? Выкинули железо твоё.
— Жаль… — сказал я, закрывая глаза. — Я их собираю.
У меня уже коллекция.
— Марки лучше собирай. Осколки он собирает.
Меня перевезли в палату, в которой находилось много народу. Я туго соображал и никак не мог сконцентрировать внимание и рассмотреть лица. Вместо лиц я видел светлые пятна с открывающимися ртами, которые мне что-то пытались рассказать. Не в силах бороться с сонливостью, я впал в состояние полузабытья, в котором стал переживать о том, как меня встретят друзья и семья после отправки в Россию.
То, что с таким ранением я точно поеду в Россию, я не сомневался. Я представлял, что они будут наседать на меня и расспрашивать о войне, о боях, о том, приходилось ли мне лично убивать врагов? А я не буду знать, как им ответить и словами объяснить, что такое война на самом деле. Что такое война и что происходит с тобой, когда ты там, я понимал отчетливо, но не понимал, как это объяснить человеку, который не испытывал ужаса от разрыва мины и визжащих вокруг осколков. Да это и не было самым страшным. Самым страшным было смалодушничать и потерять способность день за днем преодолевать свой страх и запятисотиться. Но под воздействием наркоза я терял грань с реальностью и оказывался в Москве.
— Ну как там война? Как это вообще убивать людей? Расскажешь? — расспрашивали любопытные лица друзей и знакомых, которые обступали меня со всех сторон.
— Я не хочу про это говорить, — твердо отвечал я.
И думал: «Как я вам расскажу про изуродованные труппы? Смерть людей, которых я послал в бой? Бомбежки, несчастные лица пленных укропов, животных, которых хозяева оставили умирать среди минометных обстрелов и стрелкотни? Что я вам могу
