всплеснул руками Толстой. — Блока недавно встретил — бездельем мается, а обратно в Россию не хочет. Да мало ли нашего брата в Берлине болтается? Вон, тот же Белый. В Прагу напишу — там Цветаева обретается. В Париже Алданов. Из России можно Гумилева завлечь, Слезкина.

— Любых берите, кроме откровенных антисоветчиков, вроде Мережковского с Гиппиус, или Бальмонта. В Москве появился очень талантливый автор — Михаил Булгаков. Обратите внимание. Наверняка его адрес Слезкин знает.

— Тогда по рукам, — протянул Алексей Николаевич руку. — А зачем я тогда машинку продавать стану?

[1] На всякий случай напоминаю, что это «Формула любви». Режиссер — Марк Захаров. Правда, от Алексея Толстого там мало что осталось, больше от Григория Горина

.

Глава 11

Сон о комиссаре

Высокий потолок, своды, сложенные из старого кирпича, но сумрак, стены без окон подсказывали, что я нахожусь в каком-то подвале. Ничего себе подвал! Мощный. Но все равно, подвал — это хреново.

— Товарищ генеральный комиссар государственной безопасности, — вытянулся передо мной крепкий мужчина в форме, с зелеными петлицами, на которых багровели два «кубаря». — ночью мы двинемся на прорыв. Приказывать вам не могу, но требую, чтобы вы шли в конце колонны. Не исключено, что придется схватиться в рукопашную.

— Я, товарищ Кижеватов, в рукопашную хаживал, когда вы еще пешком под стол ходили, — усмехнулся я, поправляя на плече автомат незнакомой конструкции. Не то "шмайсер'[1], не то урезанный вариант АКМ. Ба, так это же ППС! Плохо, что эта конструкция не предусматривала штыка.

— Как знаете, товарищ генеральный комиссар, — вздохнул Кижеватов. — Но я за вас головой отвечаю. И ладно бы, только я, но и вся застава, да и весь отряд.

— Разберемся, товарищ капитан, — отмахнулся я.

— Я лейтенант, — скромно произнес Кижеватов.

— Уже нет, — твердо сказал я. — Имею право представить вас к очередному званию, а то даже и к внеочередному. Бумаги позже оформим, когда из окружения выйдем, а пока вы можете искать «шпалу», в петлицы вставлять. Проставу для друзей тоже на потом откладываем.

Кижеватов — он же Герой Советского Союза, только посмертно. Парню уже за тридцать, а он до сих пор в лейтенантах ходит. Может, если его в капитаны произвести, так он золотую звезду заработает, но живым? Такие люди живыми нужны.

— Служу Советскому Союзу! — просветлел лицом Кижеватов. — Только, «шпалы» мне пока никак не найти.

— Ладно, и без «шпалы» повоюете. Эх, жалко «мосинки» у вас нет, мне бы с ней в рукопашную привычнее.

— Я вам лопатку саперную дам, с ней тоже сподручно, — пообещал Кижеватов. — А «мосинки» я только в начале службы застал, а служу с двадцать девятого года. Как пришел, нас на автомат Дегтярева переводить стали, а год назад — на ППС. С «мосинками» у настолько в караулы ходят, да снайперы вооружены. У армейцев, конечно, винтовок еще навалом, но так где же их всех на автоматы перевести? Но, как по мне — так Дегтярев лучше, чем ППС.

Я не знал, чем ППД лучше, чем ППС, но ответил так:

— ППС государству в три раза дешевле обходится, чем «дегтярев».

— А, понятно, — протянул Кижеватов. — Разрешите идти? Там у радиста нашего рацию заело, надо помочь.

— Идите.

Присев на табурет, поставленный для большого начальника, я посмотрел на собственные петлицы, потом на грудь. На груди у меня орден Ленина, четыре «Красного Знамени». Стало немного обидно, что отсутствует орден Красной звезды. Почему это обошли? Зато в петлицах, словно компенсируя отсутствие на груди, у меня здоровенные звезды с серпом и молотом. Я что, и на самом деле генеральный комиссар государственной безопасности? Так что, дослужился до наркома госбезопасности? Или тут у нас НКВД? А где незабвенный Лаврентий Павлович?

Ладно, это все ерунда. Вот как сумел очутиться на передовом рубеже генеральный комиссар? Судя по всему — это Брестская крепость. Надо бы спрятать документы, снять ордена и петлицы и тоже куда-нибудь заховать, на тот случай, если попаду в плен. Но если в плен — то все равно опознают. И даже мой труп для врага лакомая добыча!Поэтому, самое лучшее, что можнопридумать для себя — отыскать в подвале каморку поглубже, да поменьше, затворить за собой дверь и взорвать пару гранат. Крепость не пострадает, свод подвала не обрушится, тряханет, а вот взрыв в замкнутом помещении… Соскребайте потом со стенок комиссара госбезопасности и его ордена.

А с другой стороны — а хрен вам! Пусть все пойдет, как пойдет. А гранаты я для врагов приберегу.

Спустя несколько минут подошел Кижеватов. Протянув мне лопатку, сказал:

— Связь у нас лишь на прием работает, сами сообщение дать не можем.

— А что сообщают?

— Приказано к Пинску отступать своим ходом, но пробиваться придется. Или сидеть на месте и ждать, пока от Белостока наши не подойдут. Как хорошо, что мы из крепости женщин и детей успели в Минск отправить. Куда бы я сейчас с бабами да детками? До Пинска-то почти двести километров, далековато, если своим ходом. Но мужики, как-нибудь дойдем. Разрешите вопрос, товарищ генеральный комиссар?

— Разрешаю.

— Скажите, а правда или просто сплетни такие? Мол, вы провидец, товарищ генеральный комиссар?

Почему меня посчитали провидцем, так и не узнал.Проснулся. Или очнулся? В чем разница?

Первое, что увидел — сверкавшие стеклышки очков, а потом опознал, что они на лице Александра Петровича. А он откуда в Берлине взялся?

— Товарищ Исаков, — пробормотал я. — Вы же в Париже должны быть?

Петрович, поправив очки, обернулся и позвал:

— Света, очухался наш начальник. Только, пока еще заговаривается. Верно, думает, что он до сих пор в Германии. — Повернувшись ко мне, сочувственно поинтересовался. — Володя, то есть, Олег Васильевич, ты что-нибудь помнишь?

Я откинул на подушку тяжелую голову, прикрыл глаза и начал вспоминать. Так, а ведь из Берлина-то я уехал. Была дорога, ехали долго, с пересадками, потом пересек границу. Во Франции была проверка документов. Кажется — уже к Парижу подъехал, а дальше все напрочь вырубило. Какое сегодня число? Мне второго сентября в Елисейский дворец, крест получать. То есть, не крест, а орден Почетного легиона.

Почувствовал, что мое лицо протирают влажным холодным полотенцем. Открыв глаза, увидел заботливый взгляд Светланы Николаевны. Точно усыновила!

— А что со мной? — поинтересовался я.

— Точно не скажем, но доктор был, сказал, что такое бывает при последствиях контузии, — сообщила Светлана Николаевна. — Сказал, что раньше бы он такого и сам не знал, даже диагноз бы не поставил, но в госпитале сталкивался, когда бойцов из-под Амьена привозили. Дескать — выкарабкался после контузии, уже выписывать можно, а тут — рецидив. Высокая температура — а у тебя, товарищ Кустов, всю ночь под сорок, бессознательное состояние. Бывает, что и умирают, не приходя в себя, бывает, что и очухиваются. Кто через день-другой, а кто и через неделю.

— А я такое и безо всяких докторов знаю, — вставил свою фразу Петрович. — Сам после Мукдена в госпитале лежал, и на раненых насмотрелся, и на контуженных. Всяко бывало. Ты, товарищ начальник, пошевели-ка лучше пальчиками, и на руках, и на ногах. — Приподняв одеяло, Исаков скомандовал: — Ну-ка, сначала на ногах… Ага, шевелятся. И на руках тоже ничего. Значит, не парализован, встанешь скоро.

Ну вот, есть и хорошая новость. А я уже испугался, а еще вспомнил слова страшной докторши из госпиталя в Питере, которая когда-то Артуру Артузову уши крутила — дескать, долго не проживу, с такой-то жизнью. Но если я хотя бы во сне дожил до сорок первого года, значит, доживу до сорока с лишним лет. Ух ты, сорок с лишним, это же почти старик.

Сорок, блин. А мне в той реальности сколько было? Пятьдесят два?

— А я здесь сколько лежу? И как оказался?

— А ты, товарищ начальник, сам нам с вокзала позвонил, — сообщила Светлана Николаевна. — Я трубку сняла. А тут твой голос, как у умирающего лебедя — ты уж прости, от тебя и слышала — дескать, сижу около вокзала, в скверике, приезжайте и заберите. Приболел. И пусть мол, Петрович приезжает и никому из сотрудников не говорить, особенно Наталье Андреевне. Сболтнете — расстреляю через повешение. Ну, мы с Сашей шапку в охапку, в машину, да на вокзал. А ты и на самом деле в скверике, только уже без сознания. Но ничего, даже карманы не успели обчистить, и чемодан на месте. Мы тебя вместе с нашим шофером, который Владимир Иванович, в машину, да и сюда, от греха подальше.

— Сюда — это куда? — не понял я.

— Эх, а мы думали, что начальник все про всех знает, — покачал головой Петрович. — А сюда, так это на квартиру, что мы со Светой в аренду взяли.