быть не должно. Или я что-то путаю?

— Вы русский? — неожиданно поинтересовался мужчина.

— Есть сомнения? — ответил я вопросом на вопрос.

К официанту я обращался на немецком, но мой немецкий содержал в себе русские слова. Я уж и так собой очень гордился, потому что в здешней реальности довольно неплохо спикаю по аглицки, и парлею по французской мове. А выучить за такой короткий момент еще и немецкий — перебор. Заучил десяток-другой обиходных слов — уже неплохо. Вот, коли поживу в Германии да Австрии с полгодика, тогда и язык стану знать получше.

— Есть, — отозвался мужчина, наливая себе из крошечного графинчика в не менее крошечную рюмочку. Опрокинув, поморщился и пояснил. — Вы говорите по-русски как прирожденный русак, но слишком хорошо одеты и не заказали себе ни шнапса, ни пива. А ведь немецкие сосиски невозможно есть, не запивая их водкой. Немецкий шнапс так себе, но за отсутствием водки тоже сойдет.

Вот тут он не прав. Немецкие сосиски — девятое чудо света. Особенно если вспомнить, что во Франции сосиски делать вообще не умеют, да и не считают нужным. Касательно же того, что русский, а не пьет, я это слышал и в той реальности, и в этой. Обсуждать же или оправдываться мне не хотелось, поэтому я только пожал плечами и приналег на сосиски и тушеную капусту. Где-то на подходе еще был кофе, а больше мне ничего и не требовалось. Сравнивать шнапс с нашей водкой не стану, а сразу же соглашусь, что водка лучше. А моим заказом сосед был явно разочарован. Не станешь же чокаться рюмочкой с чашкой кофе?

Отчего-то не хотелось знакомится с соседом за столиком, пусть он и напоминал известного писателя, но тот, видимо, уже слегка захмелев (графинчик-то маленький, но кто знает — не принято ли на «вчерашние дрожжи»?) пожелал поговорить. Тщательно отерев правую руку о салфетку, сосед протянул ее через весь столик:

— Толстой, — представился он. Подумав, добавил. — Граф.

— Комаровский, — ответил я ему в тон. Выдержав паузу, сообщил. — Виконт.

Оставив мою ладонь в покое, граф Толстой неожиданно изрек:

— А вы врун. Нет в России таких виконтов.

— Так и вы врун, — усмехнулся я. — Графов в России тоже нет. Все титулы и звания отменены.

Я уже приготовился к небольшому скандалу — граф вскочит из-за стола, примется бить себя кулаком в грудь и кричать — мол, он-де истинный граф, от исконных, или — от посконных, но Толстой сказал по-другому:

— Среди русских титулов вообще нет виконтов. Вот, если бы вы жили во Франции — еще туда-сюда. Но откуда возьмется виконт Комаровский? Я был знаком с покойным Виктором Комаровским, а с Владимиром, его кузеном, который себе горло насмерть порезал, даже дружил. В сыновья вы ни тому, ни другому по возрасту не подходите, а у старого графа детей больше не было.

— Как это не было? — возмутился я. — А про дочь вы забыли?

— Про Наташку? — заулыбался граф. — Я Наташку еще соплюшкой помню. Смешная была. Потом Серов с нее портрет рисовал. Только, — вздохнул Толстой, — Наташка в революцию ушла, ее в семнадцатом году убили, на баррикадах. Или она в восемнадцатом от тифа умерла?

Когда это ее успели убить? Да и на каких баррикадах моя супруга могла быть в семнадцатом-то году? Не помню, чтобы их в семнадцатом строили. Или это писательское преувеличение? И от тифа Наташа не умирала, тоже точно.

— Живехонька Наталья Андреевна, здоровехонька, — сообщил я. — Живет она нынче на два города — то в Москве, то в Париже. Будете в Москве, заходите к нам в гости, будем рады.

В Париж я его звать не стал, потому что там у меня своего дома нет. А приглашение заходить в гости в Москве, прозвучало, словно бы в известном фильме. Дескать — милости просим, а в ответ — лучше уж вы к нам. Но Толстой фильмы Гайдая не смотрел, а только вздохнул:

— Да кто меня нынче в Москву-то пустит? — Подозрительно посмотрев на меня, спросил. — А вы, молодой человек, наверное, из ВЧК?

— Конечно, — охотно подтвердил я. — Дзержинский специально меня отправил в Германию, чтобы шпионил за бывшим графом Толстым.

— Э, полноте, молодой человек, кому я там нужен? Да и какие тайны я мог вывезти? — затосковал Толстой и, углядев, что в его графинчике закончился шнапс, подозвал кельнера. — Kellner, noch eine Karaffe.

Официант, судя по выправке бывший некогда офицером, подчеркнуто вежливо кивнул, прищелкнул каблуками и отправился за добавкой, а Алексей Николаевич, подперев круглую щеку ладонью. Загрустил еще пуще.

— Я бы, молодой человек — впрочем, пусть будет виконт… Так вот, виконт. В России-матушке я на хрен (Толстой сказал другое слово) никому не нужен, а уж какие там чекисты… Чекисты более серьезными людьми занимаются.

— А вдруг Толстой вывез из России все тайны Кремля, а заодно подштанники Распутина решил японцам продать?

Толстой слегка поморгал, переваривая — шутка это или нет, потом мрачно сказал:

— Европе никаких тайн не нужно, им чистоган подавай, а еще лучше — русское золото, а японцам не то, что Гришкины подштанники, им даже платье вдовствующей императрицы не нужно. Корону Российской империи они бы еще взяли, чтобы бриллианты выковырять, а золото бы расплавили.

Мрачен граф Алексей Толстой, мрачен. Даже на шутки реагирует очень мрачно.

— Я еще давеча подумал, когда вас за мой столик посадили, что, судя по вашему костюму, на эмигранта вы не похожи, — поделился Толстой своими наблюдениями. — Выглядите вы человеком сытым и непуганым. А кто может ездить из России свободно, кроме чекистов? А еще вы сказали про Наташу, то есть, Наталью Андреевну. Значит, вы женились на младшей графине Комаровской и Андрей э-э… не помню его отчество, передал вам титул? Виконт — это ведь младший граф? Вы ведь не шутите?

— Нет, не шучу. Хотя, в какой-то мере вы правы. Комаровский я не совсем официально, а для успокоения души своего тестя, который и на самом деле хочет свой титул потомкам передать. Но вы можете принять все за шутку, или за похвальбу фанфарона. Кстати, вы лучше повесть напишите про какого-нибудь самозваного графа, — предложил я. — Революция, гражданская война — пены столько выплыло, что неизвестно, когда она схлынет. Ну, я не настаиваю. Писателю задавать темы для творчества — избави боже.

— Нет, вы определенно из ВЧК, — решил-таки граф Толстой. — У меня есть наброски про некого мелкого авантюриста, ставшего графом.

— Это про Калиостро, что ли? — вырвалось у меня.

Вот теперь Алексей Николаевич смотрел на меня не просто с испугом, а с ужасом. А я выругал себя. Я ведь не помню, когда Толстой написал про графа Калиостро, а самозваный граф, кроме Калиостро — кто у него еще есть? Ах ты, так это же «Похождения Невзорова». Там же бывший бухгалтер стал именовать себя графом. Конт де Незор. Скорее всего, обе книги — или повести, либо еще в планах автора, либо уже в черновиках. Но зная работоспособность Алексея Николаевича, не сомневаюсь, что скоро они будут перепечатаны и пристроены в какое-нибудь издательство.

Теперь же будущий красный граф решит, что ВЧК стоит у него за плечом, посматривая, что же выходит из-под его пера. А если бы я брякнул, что по мотивам его повести даже фильм снят[1]?

— Мне кто-то рассказал о ваших творческих планах. — попытался я выкрутиться, но не знал как. — Пришвин мог знать о ваших планах? Нет, — ответил я как бы сам себе, — Михал Михайловича я видел в Москве. А кто еще мог мне рассказать? Вот вы, сами-то как считаете?

Вот так вот, заставил самого писателя гадать о том, о чем мало кому ведомо. Граф задумался — с кем это он мог поделиться своими идеями?

— Нет, не упомню, — помотал головой писатель. Вцепившись в салфетку, принялся ее яростно комкать, словно это бы помогло ему отыскать ответ.

— Ну, тогда не стоит и голову ломать, — приветливо улыбнулся я, посматривая — когда же принесут мой кофе, чтобы спокойно встать и уйти. Вот ведь, а я ведь всю жизнь мечтал получить автограф Алексея Николаевича Толстого, одного из своих любимых писателей. А тут встретился с каким-то мрачным субъектом, да еще и с похмелья.

— Вы так спешите уйти? — поинтересовался граф, от цепкого взора которого не ускользнул мой собственный взгляд.

— Я бы с удовольствием пообщался с вами подольше, — слегка покривил я душой. — Но знаете ли, у чекистов всегда дела. Шпионим, понимаете ли, помаленьку. А нас, шпионов-то мало, а дел-то много.

— Вы, виконт, меня определенно заинтриговали, — хмыкнул граф Толстой. — Не эмигрант, не чекист… Я бы решил, что вы дипломат, так ведь у нас с Германией нет дипломатических отношений. Нет, если я лезу не в свое дело, если это тайна, так и скажите — я не обижусь.

Кому другому я бы так и сказал —