Я помню, как умоляла отдать мне хот-дог, но Бекки отняла его у меня и съела сама. В жизни ничего так не хотела, как этот хот-дог.

Проснулась с ощущением горящего горла и привкусом желчи во рту. Мне, в общем-то, не особо нравятся хот-доги.

Чего мне действительно хочется, так это блинчиков, тех, маминых, которые она печет по особым случаям. Блинчиков с маслом и горячим кленовым сиропом. Кстати, у нас же есть мука и кленовый сироп. А вдруг можно сделать блинчики? А вдруг проснуться утром живой – вполне себе особый случай?

Когда мама встанет, просто спрошу ее про блинчики, не стану поднимать тему особых случаев. Она же, кажется, стремится убедить нас, что впереди много лет, когда мы будем просыпаться по утрам живыми.

Может, она и права. Рассвет прекрасен. Мы все еще живы, и я не очень-то готова отправляться в рай. По крайней мере пока могу плавать в Мельниковом пруду, ходить на как бы свидания с Дэном и мечтать о блинчиках, залитых кленовым сиропом.

22 июня

Лучший день за последнее время.

Для начала: мама испекла блинчики. Ну ладно, они были не совсем такие, как мы помним, но все же. Вместо молока вода, вместо яиц яичный порошок (от чего они стали более пухлыми и легкими), никакого масла, зато море кленового сиропа.

Это было ужасно вкусно. Мама смотрела на нас с улыбкой, которой я не видела уже много недель. Джонни попросил добавки, и мама сделала ему – да всем нам, на самом деле, поскольку мы глотали их, как поросята. Мама отправила Мэтта за миссис Несбитт, чтобы и ей досталось.

Потрясающее чувство: быть сытым и не хотеть другой еды.

Потом, когда у меня все полностью переварилось (мама настояла), я пошла на пруд. Дэн уже был там и Эмили тоже, а Карен что-то не появилась. Погода была немного пасмурной и сумрачной, но влажной и жаркой, и плавалось отлично. Мы купались, устраивали гонки и прекрасно проводили время, а потом – о счастливый день! – Эмили надо было уйти, чтобы что-то там сделать дома, так что мы с Дэном оказались одни. (Ну да, у пруда отдыхали еще человек пять-шесть, но мы их не знали, так что они не считаются.)

Мы поплавали еще немного, а потом вылезли из воды, вытерлись (не обсохнуть на солнышке в такую погоду) и пошли прогуляться в лесок, окружающий пруд.

Это было восхитительно. Мы держались за руки, мы обнимались, мы целовались. Еще мы разговаривали, а иногда просто ничего не делали и тихо стояли в окружении деревьев и птиц.

В глубине души я задаюсь вопросом, заметил бы меня Дэн, если бы все было по-прежнему? Понятно, он нормально со мной общался в школе и на тренировках, но ведь между фразой «у тебя хороший кроль» и крепкими объятиями с поцелуями в лесу – огромная разница.

Если кто-нибудь когда-нибудь прочтет этот дневник, я умру, без вариантов.

Дэн проводил меня до дому, но не стал заходить. Было время обеда, а теперь появилось негласное правило: в завтрак, обед и ужин не заваливаться в гости (Питер, кажется, не врубается в него, но он всегда приходит с угощением).

Войдя на кухню, я почувствовала необычный приятный запах, который поначалу не смогла определить, а потом увидела, как мама мнет белую пухлую штуку. Не скрывая широкой улыбки, она молотила ее изо всех сил.

– Пеку хлеб, – сообщила она. – Блинчики заставили меня задуматься, что у нас вообще есть, и тут мне на ум пришло, что я когда-то купила дрожжи. Сунула их в холодильник и забыла, там они и лежали. Вместо молока вода, но это ничего. У нас будет свежевыпеченный хлеб.

– Да ты шутишь!

Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Дрожжей хватит на шесть буханок. Сегодня испеку две: одну для нас, половину для миссис Несбитт и половину для Питера. Как только съедим нашу буханку, сделаю следующую. Нечего ждать у моря погоды. Растянем хлеб насколько возможно. А потом поищу рецепты без дрожжей, буду печь что-нибудь хлебоподобное, пока не кончится мука. Жалко, раньше не сообразила.

– Можно сохранить немного на осень, – сказала я. – Когда мы с Джонни вернемся из Спрингфилда.

И просто потому, что такой уж выдался день, едва я произнесла это, раздался звонок. Я так давно не слышала этого звука, что у меня чуть сердечный приступ не случился. Взяла трубку, и оказалось, что звонит папа. Джонни и Мэтт были в парке, им не удалось поговорить с ним, а мне удалось.

Здорово было услышать его голос. У него все хорошо, и у Лизы все хорошо, и она ходила к своей акушерке, и с малышом тоже все хорошо. Папа говорит, он ежедневно делает три попытки дозвониться до нас, до бабушки и до Лизиных родителей. С бабушкой он разговаривал пару дней назад, у нее все нормально. Лиза дозвонилась до родителей с неделю назад, они тоже в порядке.

Он сказал, что ждет не дождется нас и уверен, что мы со всем справимся. Еды в Спрингфилд в последние две недели не завозили, но они с Лизой как следует затарились, когда это все произошло, и какие-то их друзья, уезжая на юг, оставили им всю еду в банках и коробках. Кроме того, он слышал, что местные фермеры выращивают урожай, а на дорогах уже появляются отдельные грузовики, и не может же так продолжаться вечно.

Услышать, как папа рассуждает в таком духе, чувствуя при этом доносящийся из кухни запах хлеба, – этого уже хватило, чтобы смотреть в будущее с бо́льшим оптимизмом.

Мама с гордым видом вытащила буханки из духовки. Хлеб был золотисто-коричневый и на вкус куда лучше магазинного. Мэтт скатался на велосипеде до миссис Несбитт и кабинета Питера и вручил им по половинке.

На ужин у нас были бутерброды из свежеиспеченного хлеба с арахисовым маслом и вареньем. Открытые бутерброды, потому что буханку мы нарезали толстыми кусками.

Мама говорит, если будем так питаться, то заработаем ожирение и дефицит витаминов, но мне все равно. Это было потрясающе.

А потом, поскольку хорошее уж если случается, то скопом, нам вдруг дали электричество в семь вечера, когда его действительно можно использовать, и не выключали целых три часа.

Мама трижды загружала стиральную машинку и успела высушить две стирки. Я пропылесосила весь дом. Мы перемыли всю посуду в посудомойке. Включили кондиционер и остудили дом. Гулять так гулять, решил Мэтт и сделал тосты, которые мы вместе и смолотили. Я и забыла, до чего вкусные они бывают – с поджаристой корочкой и мягкие внутри.

Пару дней назад Мэтт сползал на чердак и вытащил оттуда настоящий черно-белый телевизор со встроенной антенной. Мама говорит, двойные антенны-палочки раньше называли кроличьими ушками. Надо же, какая чепуха!

Когда дали электричество, мы включили телик и нашли целых две программы. Остальные наши телевизоры не работают совсем, кабельное полностью пропало.

Круто было просто увидеть картинку на экране. Один канал оказался про религию, а на втором крутили старые сезоны «Сайнфелда» и «Друзей». Угадайте, что мы стали смотреть!

Ситкомы зашли совсем как тосты. Два месяца назад они были настолько неотъемлемой частью моей жизни, что я даже не замечала их. А теперь такое чувство, будто ко мне разом пришли Санта-Клаус, пасхальный кролик, зубная фея и волшебник из страны Оз.