Согласно переписи 1897 года, 18% населения признали малороссийское наречие родным языком. Не от населения Украины 18%, а от населения всей Российской империи.

Этнографы конца XIX века отмечали повсеместный и поразительный брачный бойкот: малороссийские девушки редко шли замуж за великороссов, а русские – за малороссов.

Казачьи и малороссийские станицы – как правило, не смешивались.

Шолохов, кстати, был скорее исключением: отец его – великоросс, отчим – казак, а мать – малоросска. Звали её в девичестве Анастасия Даниловна Чорняк, в русской транскрипции – Черникова. Несмотря на то, что сама Анастасия Даниловна на Украине не была никогда, и родилась уже на Дону, – она размовляла, пела украинские песни и любила поэзию Шевченко, позже привив эту любовь и сыну.

Шолохов был бы несказанно огорчён тем обстоятельством, что русские и украинцы впали в очередную вражду. Но не менее он удивился бы, если б ему сказали, что никаких украинцев не существует, потому что их придумал Ленин.

Учёный Владимир Вернадский в 1916 году констатировал: «Украинская (малорусская) народность выработалась в определённо очерченную этнографическую индивидуальность».

С этим наследством мы вступили в Первую мировую войну.

Несмотря на оформившееся этническое самосознание, сторонники независимости Украины всё равно оставались меньшинством внутри украинского общества. Малороссы хотели себе вернуть право на язык, на литературу, на концерты и публичные выступления, – но верхом политических их мечтаний являлась в те годы исключительно федерализация.

На Украине помнили и ценили нашу общую родовую историю. Отрицать её было уделом совсем уж специфических персонажей.

Когда грянула Первая мировая, журналист Симон Петлюра – да-да, тот самый – писал: «Противники России при переходе границы будут, конечно, стараться привлечь украинское население на свою сторону и всякими обещаниями политическими и национальными посулами посеять смуту среди него. Украинцы не поддадутся провокационным воздействиям и выполнят свой долг граждан России…»

Не знаем, насколько искренним был в 1914 году Петлюра, но главный запрос от украинской интеллигенции формулировался элементарно: снимите запреты 1876 года – и Украина поклонится России в ноги.

Однако, цитируем современного историка Сергея Белякова, «…политическая программа российских украинцев сразу же провалилась. Киевская газета “Рада”, призвавшая украинцев стать на защиту ОБЩЕГО Отечества, была закрыта, несмотря на свою лояльность и патриотизм. Из 18 газет, выходящих на украинском, оставили 7. Само слово “Украина” цензоры начали вычёркивать из газетных статей. В Киеве под запрет попали театральные афиши на украинском, в Полтаве запретили украинские вывески».

И вот – февральская революция, Временное правительство, хаос. И появление Украинской Рады.

10 июня 1917 года, когда до прихода большевиков оставалось ещё пять месяцев, вышел знаменитый Универсал. Он гласил:

«Да будет Украина свободной! Не отделяясь от России, да будет украинский народ иметь право сам управлять на своей земле. Мир и порядок на Украине установит Всенародное Украинское собрание. Только наше Украинское собрание имеет право издавать и устанавливать законы, которые должны установить порядок у нас, на Украине. Никто, кроме нас, не может знать, какие законы для нас наилучшие».

Украинская власть ещё ощущала силу пуповины, связывавшей её с Россией, – но уже почувствовала явный вкус к разделению.

Во время чтения Универсала в Раде, писал современник, «…некоторые рыдали в голос, припав головами к спинкам кресел, многие вытирали слёзы рукавами, один человек от счастья упал в обморок, с ним случился нервный припадок».

11 июня 1917 года Универсал был оглашён перед народом, собравшимся на Софийской площади. Затем прошёл парад созданных к тому времени украинских войск.

К 16 июня семьдесят сельских сходов прислали в Раду свои решения: поддерживаем универсал.

В Киеве, Полтаве, Виннице, Умани отслужили благодарственные молебны, прошли многочисленные манифестации: люди несли иконы и портреты Шевченко – как иконы.

Более того: манифестации в поддержку украинского универсала прошли в Петербурге и в Москве. Российская интеллигенция радовалась подъёму украинского самосознания, и большевики тут были вообще ни при чём.

Всё это вполне уже напоминало так называемые «марши мира», случившиеся в Москве и Петербурге в 2014 году: когда чересчур прогрессивные москвичи вышли в поддержку киевского Майдана.

Но не вся, конечно, интеллигенция так себя вела и в 2014-м, и в 1917-м.

Художник Иван Билибин, например, в ответ на чтение Универсала в Петрограде запел «Боже, царя храни». Тот самый Билибин, что в Гражданскую войну эмигрирует, а в 1936 году вернётся в СССР. Здесь виден вполне логичный путь русского империалиста: тот, кто в 1917 году издевается над украинской независимостью, конечно же, должен оказаться в СССР как раз накануне того, как Сталин вернёт Западную Украину в состав России.

Но всё это случится позже. А в 1917 году, ещё до Октября, противниками украинского национализма окажутся и кадеты, и, внимание, большевики – из числа тех, что были допущены в состав Государственной Думы.

Пока в Киеве ширились массовые гуляния в красивых вышиванках и разрасталась истерика на тему «Москали сьели наше сало», в центральной России начали осознавать, какой катастрофой могут обернуться киевские события.

И тут уже оказалось не важно, как и откуда вырос сепаратистский извод украинства: то ли слишком либеральная политика Александра I по отношению к исследователям мовы послужила тому виной, то ли – слишком жёсткая Александра II, – но, как говорится, маемо шо маемо. В итоге февральской буржуазной революции украинцы заболели самостийностью в тяжёлой форме.

В Киеве лета 1917 года нашлись силы, которые пытались противостоять творящемуся.

В считаные недели появилось 19 политических и общественных организаций, которые создали Внепартийный блок русских избирателей. Программа блока формулировалась предельно просто: «Киев – русский город».

Совет профессоров Киевского университета св. Владимира выразил протест против «насильственной украинизации русской культуры» – 36 профессоров, в том числе и малороссийского происхождения, высказались в поддержку этого протеста, и только трое не поддержали.

Но вредоносную стихию было уже не остановить.

Стихию, представлявшую пусть не большинство населения Украины – но большинство стремительно сформировавшегося украинского политического класса, радикально сменившего вектор: прочь от России.

Раскол случился даже в церкви: украинские батюшки начали повально выступать за украинскую автокефалию. Епископы русского происхождения пытались отрезвить их, но безрезультатно.

Из всех национальных меньшинств, подметил историк Сергей Беляков, самыми лояльными украинской Раде оказались евреи. Если русские и поляки не могли примириться с победой украинства, то евреи сразу сделали ставку на новую силу. Представитель сионистов, прибыв в Раду, выступил на древнееврейском, выражая этим самым отношение сионистов к зарождавшейся «украинской государственности».

В июле 1917 года в Киев из Петрограда приехал политик, публицист Василий Шульгин – и констатировал: «Люди, которые ещё вчера считали себя русскими, которые всеми силами боролись за существование