потребления и накопления, степенью вмешательства государства в экономику (госбюджет, разделенный на ВВП), структурой потребления (конечное граждан или военное) и т.д. В часть этих вопросов пытается, уже более 50 лет, влезть теория социального или общественного выбора. Но что характерно, в ней нет никаких допущений о применяемой макроэкономической теории. Фундаментальная ошибка этой теории состоит в том, что теория допускает возможность построения критерия эффективности экономической системы на основе самой экономической системы.

Через 25 лет после появления теории социального выбора М.Месарович показал, что целеполагание для системы возможно лишь тогда, когда мы рассматриваем ее в качестве подсистемы в другой системе более высокого уровня иерархии, в качестве элемента надсистемы.

Военный коммунизм в РСФСР 1918-1921 годов, как реальная хозяйственная практика, был очень эффективен. Он позволил накормить армию и рабочих на оборонных заводах. Но он не имел никакого отношения к какой-либо макроэкономической теории. Это простой и наглядный пример влияния надсистемы на экономику.

В общем случае иерархическая вертикаль из надсистемы в экономическую систему выглядит так. Общегосударственные интересы – задача для экономической системы – выбор критерия оптимальности – выбор применимой теории и реализация практических мер на ее основе. Но это годится только для нормальной, ламинарной жизни. Для военного коммунизма и мобилизационной экономики эти рассуждения не применимы.

Ну, а вкратце, если экономика в кризисе, аналогичном российскому 1990-х годов, вопрос применимости теории решается без излишне сложных рассуждений. Если монетизация учтенного, легального ВВП составляет 35 % или менее, то ни о каком монетаризме не может быть и речи. Иначе вместо реальной ликвидности экономика будет заполнена чужой валютой, суррогатами, в том числе и правительственного изготовления, бартером и неплатежами. Неплатежи, кстати, тоже платежное средство, только не в единичной транзакции, а в цепочке зачетов неплатежей.

Все это мы и наблюдали в 1990-е годы в России при 10-процентной монетизации ВВП и плакате у здания Минфина со слоганом «Эмиссия – опиум для народа».

Естественно необходимо кейнсианство, но сопровождаемое целым рядом мер, препятствующих бегству капиталов. Институциональная ловушка, в которой Россия находилась в 1990-е годы, в том и состояла, что любая эмиссия, хоть бюджетная, хоть кредитная, максимум через месяц (а то и через неделю) оказывалась на валютном рынке. Как лечить эту болезнь мы уже рассматривали на примере Польши и действий Лежека Бальцеровича. Повторяться не будем, но были и другие рекомендации.

Летом 1997 года представительная делегация Нобелевских лауреатов по экономике, в основном из США, побывала в России. Никто из правительства их не принял. И общались лауреаты в основном со своими научными коллегами из РАН. Единственное, что эти маститые ученые смогли из себя выжать, так это тривиальную фразу о том, что денежная политика ЦБР должна была бы быть мягче.

Простая истина, что в условиях того времени, чем мягче денежная политика ЦБР, тем меньше валютные резервы ЦБР, их не озарила. Но это, как говорится, к слову.

На отметке монетизации ВВП в 65-70 процентов пора думать о переходе от кейнсианства к неокейнсианству. Вот и вся макроэкономическая премудрость.

Отдельно стоит отметить, что макроэкономика – это совершенно беспартийная наука. Никакие идеологические догмы на нее не влияют. Повторимся, далеко не случайно советские академики от экономики так и не смогли создать политэкономию социализма. И некоторые примеры реального социализма сегодня, скажем шведский или греческий, серьезно перекрывают венгерский или польский социализм 1970-1980 годов.

Отдельной экономической темой, которую частенько путают с макроэкономикой, необходимо признать экономическую политику государства, в первую очередь, Центробанка. Мы говорим именно об экономической политике, а не о макроэкономике. У государства, если отбросить крайности мобилизационного подхода и подхода «ночного сторожа», всего два варианта такой политики. Дешевая валюта, стимулирующая экспорт, но затрудняющая импорт технологий, оборудования, патентов и т.д. И дорогая валюта, затрудняющая экспорт, но стимулирующая инновации, импорт технологий и т.д. Стандартных рецептов для такой политики нет, так как ситуация в стране может быть разной.

В тему экономической политики попадает и другой важнейший вопрос – степень вмешательства государства в экономику. Показатель здесь уже приводился: госбюджет, деленный на ВВП. Системная иерархия здесь выглядит так же, как при рассмотрении применимости макроэкономических теорий. Геополитические и социальные задачи государства – требования к бюджету – наполняемость бюджета в зависимости от той или иной курсовой политики и налоговой системы. Совместить эффективность налоговой системы, курсовой политики, программы госзаимствований – все это и есть искусство государственного управления, которое должно приводить к достижению поставленных целей.

Некое отступление. Удивительно, но автору не попадались серьезные экономические исследования по налоговой тематике, хотя пространство здесь просто огромное. Какие налоги вводить, на какой срок, как их администрировать, зачем нужны эти налоги, а если бюджет и так профицитен, то не душит ли налоговая система экономику, делая ее продукцию неконкурентоспособной. Очевидно, здесь есть над чем подумать.

В общих чертах налоговая теория может быть построена следующим образом. Существует налоговая «таблица Менделеева», в которой указаны все налоги в следующем порядке: ресурсно-рентные налоги, возникающие при добыче полезных ископаемых и обработке земли (акцизы на нефть, газ, Марксова дифрента 1); налоги на передельный сектор, банковские и биржевые налоги, Марксова дифрента 2 (налог на прибыль и НДС); налоги на конечное потребление (налог с продаж, налоги на роскошь, налог на недвижимость и земельные участки при домах, налоги на наследство).

Объективности ради сюда же следует добавить налог с оборота. Но это чисто советское, социалистическое изобретение, а не современная вмененка для ИП. И хотя этот налог очень эффективен и прост в администрировании, сегодня он нигде не применяется.

Налоговая «таблица Менделеева» накладывается на реальную экономику конкретного государства, оцениваются бюджетные потребности, после чего делается вывод о том, какими налогами какие сектора экономики облагать, как они будут администрироваться, и сколько это администрирование будет стоить.

Легко заметить, что в реальной жизни можно выделить три категории стран, использующие по преимуществу одну из трех групп налогов, или ресурсно-рентные (ОАЭ, Саудовская Аравия, Бахрейн, Катар, Венесуела и т.д.) или предельные (государства ОЭСР), или налоги на конечное потребление (Швейцария, Австрия, Монако).

Это отступление было необходимо для того, чтобы соотнести потребности государства, возможности налоговой системы и способность государства подталкивать экономическое развитие путем регулирования курса нацвалюты. Нетрудно заметить, что дешевая нацвалюта – это линейное, экстенсивное развитие, которое имеет свои пределы. А дорогая нацвалюта – это возможность сосредоточиться на прорывных технологиях, но в ущерб традиционным экспортным отраслям.

Канонический пример второй модели экономической политики – это послевоенная Япония, в принципе лишенная каких-либо ресурсно-рентных поступлений и сосредоточившаяся на импорте патентов, технологий и создании новых образцов продукции.

Остается напомнить, что госдолг