— Знаешь, что это такое, Петр Алексеевич?!

Павел протянул царю дорн, и смотрел, как тот крутит его в руках, стараясь понять, для чего тот предназначен. Наконец, после долгих размышлений Петр растерянно произнес:

— Никогда таких штук не видел, мастер. Хотелось бы узнать, для чего она послужить может?

— В руках у тебя, ученик, ключ всех твоих будущих побед. Не сейчас, а лет так через десять, никак не раньше. С помощью этого дорна можно нарезать пистолеты, видишь, он короткий. Так, баловался, закинул в рундук, а он и пригодился. Помнишь, я тебе говорил, что конические пули паллиатив, то есть временное решение?

— Да, Павел Минаевич, хотя мои «потешные» в восторге от таких пуль. Теперь татар можно вышибать задолго до того, как они стрелы метнут. Лошадь большая мишень, а без коня степняк не опасен — никуда не убежит. Хоть голыми руками их бери, или багинетом коли!

— Эти слова Меншикову пристойны, но ты государь. Людей у тебя мало, Петр Алексеевич, беречь нужно. Самое главное — это кадры, как сказал один умный человек, — Павел поморщился, он сильно устал за эти шесть дней суматошной и непрерывной работы.

Ведь не шутка откалибровать почти четыре тысячи фузей во всем их разнообразии. Несмотря на то, что все «потешные» были вооружены вроде бы одинаковыми ружьями, на первый взгляд, изготовленными оружейниками Льежа, но на проверку оказалось, что они трех разных калибров — от 16 до 19 мм. Так что потребовалось целых три дня для перераспределения фузей по ротам, с тем, чтобы вооружение стало полностью единообразным. Хотя Петр моментально понял, для чего это нужно, когда изготовили первые пулелейки, и стали отливать пули Нейслера. Теперь в пехотных ротах к отливке пуль стали ставить каптенармуса, он же на повозке имел запас стандартизированных по этому времени «патронов».

— Видишь, Петр Алексеевич, маленькое новшество можно быстро внедрить в жизнь, но оно потянет цепь изменений, которые станут увеличиваться как снежный ком. Сделали пулю, хорошо — но они должны быть одинаковы во всех ротах, тогда каждому солдату не нужно отливать для себя, а централизовать этот процесс, обеспечив взаимозаменяемость. Убили товарища, а у тебя закончились пули — взял у него патронную сумку и стреляй. Такое необходимо сделать в масштабах всей армии, но нужно строить оружейную мануфактуру, готовить работников, обеспечить сырьем — как видишь, дело это зело долгое и хлопотное, и с кондачка его не осилишь.

Они с царем вдвоем сидели на берегу Дона, от зеленой травы шел одуряющий запах. Охрана царя и казаки стояли поодаль, никто не приближался, но службу несли бдительно — татары привыкли нападать неожиданно. Павел закурил сигарету, он берег их, уже перейдя на трубку.

— Нет у нас сейчас ни мануфактур, ни сырья, ни людей, да и денег мало. Хлеб заканчивается, до нового урожая надо ждать — вспахали ведь немного, хотя кузнецы лемехов понаделали. Приходится нам обходиться паллиативами, улучшать и модернизировать то, что имеем. Да, кстати, багинеты твои лучше переделать, больше пользы будет. Ну что это за блажь — вставлять их в дуло и колоть как копьем. Зачем?! Переделываем рукоять, цепляем на ствол, если идти в рукопашную — там ведь пуля забита, полку закрытой нужно держать — шанс последнего выстрела в упор. А так штыки и багинеты не нужны! Исход боя нужно решать меткой стрельбой, не доводя до поножовщины!

— Сипахи османские прорвутся, всадники ведь в броне все — сомнут наших одним ударом. Как без копий тут выстоишь?

— Пушечной картечью! И ружейной стрельбой залпами с пятисот, лучше шестисот шагов — дальность выстрела позволяет, а цель массовая — стеной пойдут, не промахнешься. Да и рогатки впереди можно поставить, или «ежи» из кольев — я тебе показывал, как их делать. Дешево и сердито, ставится и разбирается такое заграждение быстро. И учти, герр Питер — бумаги и пороха у нас мало — так что стрельба меткой должна быть. А для этого лучших стрелков в застрельщики выделять, они промахиваться не будут, тем более, если их фузеи простыми апертурными прицелами снабдить — больших трудов это не потребует. Егеря очень нужны, Петр Алексеевич, без них никак в бою — они ведь истреблять всех будут, кто приблизится на выстрел.

— «Охотники», только не на зверя, а на людей?

— Так человек худший зверь, лучше его заранее отстрелять. Нет у нас иного оружия, и не скоро сделаем, так что ситуацию придется вот такими методами исправлять, и новыми тактическими приемами. До рукопашной доводить нельзя дело — людей напрасно потеряем, тут режутся напропалую, и все в броне ходят. Так что стрельба и еще раз стрельба — алебарды, протазаны, рогатины и копья долой, всех вооружить фузеями. Плотный огонь с пятисот шагов любого противника остановит! Учти — пороха и пуль для фузей у нас надолго хватит, если пушки будем реже использовать!

— Учту, господин гвардии капитан, — усмехнулся царь. Как работник он был великолепен — такого поразительного трудолюбия от монарха Павел не ожидал, хотя много раз о том читал. Но как говориться две разницы — слышать и видеть собственными глазами.

— Людей надо кормить, Петр Алексеевич, и хорошо, не жалея продуктов. Люди то надежные, будут за растениями ухаживать, как я написал?! А то душа прямо болит…

— И поливать будут, и полоть, я их настрого предупредил, что живота лишу. Да и ты при случае от Керчи на фуркате за два дня доберешься при попутном ветре. Да и на Тамани успеем высадить твои семена — а там все перед твоими глазами произрастать будет. Зело удивительны твои растения, я как представлю, что у нас сахар свой будет — он же на вес серебра продавался англичанами, дюже сладкий.

— Тростниковый, государь, а этот из белой свеклы — здесь на Дону черноземы знатные, палку воткни, и та расти будет. А с подсолнечника масло доброе получится, из будыльев поташ. Да многое чего вытянуть можно, а картофель так вообще спасение в голодный год.

— Ел я его в Немецкой слободе, ничего особенного. И подсолнухи твои видел в горшках — цветы красивые, но чтобы от них такая польза была, как ты толкуешь, не знал. Но раз ты говоришь, что значимо и полезно, то верю, и заставлю выращивать, как ты написал. Сам проверять буду, а ежели урожай худой выйдет, то батогами нерадивых проучим.

— Ты меня прости, Петр Алексеевич, но методом кнута