очага, вроде камина — вечером становилось холодно. Павел уселся удобнее, выставив искалеченную ногу, которую положили на подушечку, приставив низкий табурет. Он чувствовал себя вполне комфортно, хотя культя ныла. Да и одет был соответственно эпохе — в довольно новый кафтан с меховой оторочкой.

Со стола все уже убрали расторопные бабенки, появился хлеб-соль на серебряном подносе, который взял в руки старый атаман и вышел во двор, встречать царственного «гостя». А вот оставшийся «братинич», который являлся его «сыном» как ни странно, остался рядом с ним, явившись точно с таким же большим и плоским блюдом. А вот на нем уже была бутылка водки и стопка из будущих времен. Жалко, но подарок того стоил — Петр Алексеевич не дурак, сразу все поймет.

Может и сменит гнев на милость…

— Вот, государь, брат мой молодший! Прости, ходить пока не может, ослаб и боли одолевают!

Павла подняли с кресла, он стоял на одной ноге, поддерживаемый с двух сторон крепкими родичами. Посмотрел снизу вверх на царя — Петр Алексеевич очень походил на самого себя, вернее на артиста, с кинофильма про юность царя. Глаза чуть навыкате, в них не искра любопытства, а целый костер разгорелся, когда он взглянул на бутылку водки и стопку с его отчеканенным профилем и надписью.

— Испей государь, а то жевать всухомятку не стоит. А эта водка сама тебя дожидалась давно! Но учти — дюже крепкая, не каждый шкипер ее одолеть сможет, достойна самого царя!

Благо блюдо перехватили, Павел открыл бутылку, налил полную до краев стограммовую стопку, которая исчезла в большой ладони царя. Петр Алексеевич выпил ее одним махом, крякнул, побагровел, но справился, шумно вздохнув. Посмотрел на Павла, и неожиданно собственноручно налил тому стопку до краев, протянул «пришельцу»:

— Отпей, по сердцу ты мне пришелся!

Павел тут же «хлопнул» стопку — продолжая при этом смотреть глаза в глаза. Царь усмехнулся, но по-доброму, гнева и злости от него не исходило, такое сразу чувствуется.

В стоявшем за его спиной детинушке, почти такого же роста, Павел сразу опознал Меншикова, с хорошим «бланшем» под глазом. Алексашка его тоже признал, ухмыльнулся, перехватив взгляд, и пальцем коснулся синяка. А вот второй «гость» оказался лет шестидесяти возрастом, низенького роста, опять же в сравнении с высоченным царем, в боярской шубе, но с бритым подбородком и щеками, зато с усами, тонкими и вытянутыми. А вот взгляд недобрый такой, оценивающий — то ли прирезать его половчее, или на дыбу вздернуть. Нехороший взгляд, зловещий, можно не сомневаться, что перед ним сам князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский, глава Преображенского Приказа, ведавшего политическим сыском.

— Хорошая водка, — произнес царь, и бросил.— Данилыч, прибери подарок, и спрячь подальше. Блюдо оставь, ни к чему оно нам — сей штоф дорого стоит, из такого я еще не пил.

Меншиков ловко убрал бутылку, прихватив заодно и стопку, хмыкнул, бросив взгляд на изображения, и тут же вышел за дверь, правда, почти сразу вернувшись, еще до того, как царь произнес:

— Атаман, я смотрю, вы еще не ужинали?!

Намек был «прозрачный», царь явно был голодный и не выспавшийся. Но на удивление подвижный и энергичный, коротко скомандовавший Меншикову, что опять стал рядом с ним:

— Помоги, Алексашка!

Павла сграбастали четыре сильных руки и перенесли его за стол, он даже не успел ничего сообразить толком. Царь уселся напротив него, Меншиков рядом, а Ромодановский с атаманом по обе стороны от монарха. На стол служанки тут же выставили горячую рыбу — на этот раз стерлядь, к ней копченую, теплые лепешки, отварные овощи.

— Прости, государь, за скромное угощение, не обжились еще как следует, — произнес атаман, на что Петр буркнул:

— Пустое, Фрол Минаевич, не токмо есть пришли, с братом твоим разговор у нас долгий будет. Хоть ты его и спрятать от нас попытался, а мы его нашли. Покажи «ногу» свою — что за чудо такое ты себе сделал во времена будущие, из которых тебя сюда с колдовским туманом затянуло?!

— Не я, Петр Алексеевич, разные умельцы у нас есть. Кто «ноги» делает, кто «руки», а еще оружие и инструмент разный, ткани и вещи различные. Да много чего делают, для сего времени удивительного.

Павел посмотрел на Фрола, тот встал, отошел к небольшому сундуку, поднял его с натугой — вес был нешуточный.

— Да что же ты сам то, атаман, — Петр перехватил сундук, ему тут же помог Меншиков, освободив старика от ноши. Поставили рядом с Павлом — тот открыл крышку и положил на стол протез с ремнями, пояснил:

— Я с ним хожу постоянно, но тут простыл, нога опухла от холода, и ходить в нем тягостно и больно. Нужно подождать, пока болезнь не уйдет.

Царь тут же схватил «ногу» и принялся ее вертеть со стороны в сторону, при этом они переглянулись с Ромодановским, что Павла озадачило не на шутку. Но протез монарх вернул, причем с видимым сожалением. Задумчиво посмотрел на Павла и произнес с придыханием:

— А ты что делать можешь, Павел Минаевич? Удивительно ты похож на «пращура» своего, по виду словно братья!

— Так казацкая кровь не водица, государь, — отозвался старый атаман, — а свою родню признавать надо!

Глава 17

— Сделать я смогу очень многое, Петр Алексеевич, и это не просто пустые слова. Но мне нужно знать, что именно и для чего будет предназначено. А если для забав каких, или «чудес», то это не ко мне, для развлечений скоморохи есть, или бабы с водкой.

Павел пристально посмотрел на царя — он его именовал по имени-отчеству, не называя государем. Ведь ему-то он не присягал, так что чисто юридически он ему не подданный. Да и с самого начала нужно обозначить, что прыгать на одной ножке перед монархом он не будет. И, видимо, Петр понял этот своеобразный вызов, так как пристально посмотрел ему в глаза, и усмехнулся. Затем негромко произнес:

— Хочешь выведать мои планы?

— Нет, Петр Алексеевич, хочу знать точно, что мне нужно сделать для армии. Представь, что ты поведешь армию на север зимой, а скорнякам не скажешь, сколько меховой одежды хочешь получить? Так и тут — самое важное это знать, что требуется для войска в первую очередь, и как это изготовить, ведь ресурсов и денег всегда не хватает, и следует ставить приоритетные задачи, которые нужно выполнить в полном объеме.

— Хорошо,