Шрифт:
Закладка:
– Друзья мои! Все вы знаете, в чем заключается цель жизни каждого Белого ведуна. В служении Серебряному Королевству. В служении вам всем, дорогие сограждане. В том, чтобы производить и использовать заклятия, которые законы королевства признают чистыми и безопасными, законную магию, которая помогает вам жить полной жизнью, в процветании и успехе. Магию, которая охраняет границы королевства и помогает удерживать контроль над его обширными территориями.
Госпожа Хестер сделала паузу, подготавливая аудиторию к следующей реплике. Она всегда отлично умела удерживать внимание толпы.
– Четыре века назад я привела в наш край моих Белых ведунов. Я верно служила нашим королям и королевам, и вместе мы сумели построить величайшую империю из существующих в этом мире. И по всем территориям, входящим в наше государство, мы неизменно преследовали и побеждали ведьминов, заставляя их уступать нам дорогу, подчиняться нашей силе. Но наши враги все еще не уничтожены окончательно. Они среди нас. Они следят за нами, ищут способов нас погубить.
На слове «ведьмины» многие в толпе сплюнули под ноги, по рядам пробежал возмущенный ропот. Госпожа Хестер подняла руку успокаивающим жестом – и над площадью воцарилась тишина. Она кивнула человеку, стоявшему внизу лестницы на эшафот, и тот с готовностью поднялся к ней, неся перед собой нечто крупное, укрытое алым шелком. Королевская Ведунья, явно наслаждаясь моментом, взяла этот предмет из его рук – и, указав тонким пальцем на мальчика с петлей на шее, начала целое представление с торжественным срыванием шелкового покрова…
…Две-Восьмерки сморгнул кровь, заливавшую ему оба глаза. Рана на щеке изрядно кровоточила, петля плотно стискивала шею, так что дышать было трудно, и врезалась в кожу. Он был крайне изможден, избит, сломлен, одежда его так воняла от грязи и гнилых фруктов, что впору сблевать.
С крепко связанными запястьями и щиколотками он старался стоять ровно, глядя себе под ноги. Главное – не смотреть на толпу. Он никогда еще не видел столько народа сразу, и от одной мысли, что все эти люди собрались посмотреть, как его будут убивать, повеселиться его мучениям, посмеяться, когда из-под его ног выбьют опору, а шея с треском переломится… от одной этой мысли его глаза начинало драть от нового прилива слез.
По толпе пробежал общий изумленный вздох – и на этот раз он все же не смог не поднять взгляда. Он увидел, что именно держит госпожа Хестер в своих руках: клетку с сияющими лунным светом прутьями. На содержимое клетки она и направила конец своей палочки.
– Когда рождается Белый ведун, – произнесла она усиленным голосом, обращаясь к толпе, – он отдает нам свою душу. Вернее, он отдает свою душу вам. Всем вам. Видите этого ведуна с петлей на шее? Он тоже препоручил королевству свою душу, вот она, перед вами, в этой маленькой клетке. Однако он решил предать нас. Он попытался от нас сбежать. Так что теперь мой… горький долг состоит в том, чтобы этим утром преподать прочим урок на примере его жалкой судьбы. Да послужит его участь посланием для всех вас, дорогие друзья и сограждане: Белые ведуны никогда вас не оставят. Никогда не предадут вас. – Она развернулась к воротам дворца, теперь обращая речь к неподвижным рядам своих ведунов. – А для вас, мои Белые ведуны, это послание звучит так: запомните, какая судьба вас ждет, если вы вздумаете отвернуться от нашего королевства. Я найду вас, каждого из вас, где угодно, и вы отправитесь прямиком в петлю. А когда вы умрете, я не выпущу на волю ваши души, и вы останетесь вечно затерянными между жизнью и смертью.
Толпа на площади разразилась восторженными воплями. Крики были настолько оглушительными, что Две-Восьмерки едва не упал под их напором. Начали бить барабаны – медленно и торжественно, и шум толпы утих, уступив место напряженному ожиданию.
Две-Восьмерки больше всего на свете хотел держаться стойко. Быть отважным в последние минуты своей жизни. Но отваги в нем больше не осталось. Ему было чудовищно страшно – и еще невероятно одиноко. Слезы снова потекли ручьем, мешаясь с кровью из раны на лбу, он пытался смаргивать их, глядя на орущую толпу, чьи лица сливались в одно общее – искаженное, полное ненависти – лицо.
И вдруг во всем этом океане ненависти взгляд его нащупал единственное лицо, в котором не было ни ненависти, ни злобы.
Лицо темнокожей девочки. С большими черными умными глазами, которые смотрели на него с такой печалью и состраданием, что он не мог отвести взгляд. Ледяное одиночество, вцепившееся в сердце Двух-Восьмерок, слегка ослабило свою хватку… И тут темноглазая девочка сделала нечто настолько неожиданное, настолько потрясающее, значившее так много – больше всего в мире…
Лара ему улыбнулась.
Она сама не понимала, зачем это сделала или какой от этого может быть толк. Она просто осознала, что, если бы это она сейчас стояла на эшафоте с петлей на шее, было бы важно, чтобы последнее лицо, которое она видит в своей жизни, улыбалось бы ей, а не скалилось, не усмехалось.
Почему этот мальчик вообще должен умереть? Просто потому, что он захотел свободы? Если бы Лару вынуждали жить в рабстве, а потом кто-то предложил бы ей выход в виде побега, она ведь тоже непременно бы ухватилась за эту соломинку. А если ведьмины – единственные, кто предлагает Белым ведунам путь к освобождению, неужели они и впрямь такие гады, как о них говорят? Или… не все так однозначно?
Ее сердцебиение участилось.
Лара закрыла лицо ладонями, глядя на происходящее сквозь пальцы. В любой момент палач надавит на рычаг, люк под ногами мальчика-ведуна откроется, и у него больше не будет опоры. Ему здорово повезет, если шея сразу сломается, это менее больно… Хотя случалось Ларе видеть и такие повешения, когда бедняга долго бил ногами и извивался, задыхаясь, и глаза его наливались кровью от ужасных мучений, пока смерть наконец его не прибирала.
Палач положил руку на рычаг…
Вспышка света.
– Смотрите! Вон там!
– Кто это на крыше?
– Что такое? Что они делают?!
Если бы Лара сама не видела, она бы в жизни не поверила. На крыше ближайшего здания и впрямь стояли два человека с палочками на изготовку, и из концов палочек поднимались к небу клубы темного дыма. Дым клубился в воздухе, стремительно разрастался – и собрался в целое облако, большое, как повозка, низко нависшее над площадью. Облако на глазах менялось, преображалось, принимая какую-то
