Шрифт:
Закладка:
Глава 3
Обязательство
«Любовь — это когда не нужно говорить „прости“», — заявляет Дженни Оливеру в получившей огромную популярность повести Эрика Сигала «История любви», написанной в 1970 году[82]. Эта же линия проводится в экранизации романа, которая вышла год спустя. Имел ли в виду Сигал, профессор классической литературы, описанный Одиссеем брак единодушных людей? Маловероятно, поскольку единодушия среди героев-молодоженов не наблюдалось: в предшествующей сцене Оливер вырывает из рук Дженни телефон и швыряет его через всю комнату, а затем, раскаявшись, произносит слова извинений. В дальнейшем Оливер адресует те же самые речи своему убитому угрызениями совести отцу, хотя они ни разу не встречаются взглядами.
Перед нами иная идея любви — «необходимость». Любовь уничтожает долг. Когда вы любите кого-то, все ваши действия представляют собой акт любви. «Все, что тебе нужно, это любовь» — пели «Битлз» примерно в то же время, когда Сигал написал «Историю любви»[83]. Однако эта идея не была изобретением 1970‐х годов. Вспомним реакцию Элоизы на прозвучавшее в XII веке предложение Абеляра вступить в брак: она, скорее, предпочла бы стать его «шлюхой», поскольку это доказало бы, что ее любовь не имеет скрытой цели и не связывает его никакими обязательствами. (Однако, как мы видели в главе 1, здесь присутствовала и невысказанная надежда Элоизы, что и в сердце Абеляра все же спонтанно возникнет безоговорочная ответная любовь.) Давайте теперь в еще более радикальном ключе поразмыслим о любви христианского Бога. Он совершенно не был обязан любить человечество — у него и правда были все основания не делать этого, учитывая предательство Адама и Евы в Эдемском саду. И все же Бог настолько заботился об их грешном потомстве, что послал собственного сына на жертву, дабы искупить их грехи. Божья любовь была и остается безвозмездной.
Если все, что нам нужно, это любовь, то предельно простой брачный обет Дженни и Оливера — «любить и лелеять друг друга, пока смерть не разлучит нас» — обретает смысл.
А теперь представим, что они поженились в соответствии с обрядами, которые появились в Англии примерно в XII веке, а затем сохранялись еще долгое время, и произнесли при этом клятвы наподобие тех, против которых возражала Элоиза. «Оливер, — сказал бы священнослужитель на латыни, — желаешь ли ты взять эту женщину в жены, любить и почитать ее, поддерживать и охранять в здравии и болезни так, как муж должен оберегать жену, отказаться от всех других женщин ради нее и оставаться с ней вместе, пока вы оба будете живы?» Почти такой же вопрос был бы задан и Дженни, и оба ответили бы: «Да, я этого желаю». Затем от каждого потребовалось бы дать обещания на местном наречии, очень похожие на латинские формулировки, хотя только Дженни пришлось бы поклясться в двух дополнительных обязательствах: «Быть покладистой и послушной, в постели и за столом»[84].
Таким образом, когда Дженни и Оливер дают обязательства любви, они, по сути, обязуются любить исключительно друг друга. Кроме того, жена недвусмысленно обещает удовлетворять физические и репродуктивные потребности своего мужа.
Многие наблюдатели полагают, что в 1960–1970‐х годах ситуация полностью изменилась: давно зарождавшаяся концепция «любовь минус обязательства» принесла полноценные плоды. Обращаясь к тем временам с точки зрения XXI века, многие считают подобный поворот событий прискорбным. Например, социолог Зигмунт Бауман говорит о «жидкой любви», которая ни к кому не привязывается[85], Жан-Клод Кауфман считает, что такое положение дел означает конец радостной любви[86], а Стефани Кунц утверждает, что оно предельно фрагментирует отношения между людьми[87].
Фантазия о любви как обязательствах подразумевает, что на пути от прошлого к настоящему произошла существенная трансформация: если раньше люди приносили публичные клятвы, то теперь мы утверждаем, что все, что нам нужно, — это любовь. Однако я полагаю, что любовь — если речь идет о продолжительных чувствах — связана с обязательствами, сегодня так же, как прежде. Безусловно, в ходе западной истории произошли огромные изменения как в характере этих обязательств, так и в значении и ощущении любви. Ныне, на мой взгляд, обязательства «бескорыстной» любви, если угодно, больше и столь требовательны, нежели те, что закреплялись в брачных контрактах и подобных документах. Любовь без обязательств предполагает, что когда мы любим, то все, что мы делаем, исходит из любви. Иногда в результате появляется шутливое обязательство делать все что угодно по любви, ожидая, что наш любимый человек будет поступать так же. Но когда и если то, что мы делаем, кажется нам тяжелой работой или когда наш партнер утверждает, что наши встречные ожидания представляются ему или ей тяжелой работой, мы чувствуем разочарование в любви.
Неправильное представление о любовных обязательствах является следствием некорректного понимания истории западного института брака, в которой прослеживается прогресс от чистого долга до полной свободы. Современная фантазия состоит в том, что сегодня люди, в отличие от партнеров в прошлом, вступают в брак (или формируют интимные партнерские отношения) не из‐за внешнего давления, родительского или культурного, а исключительно по любви. Поэтому считается, что сегодняшние браки отличаются или должны отличаться от браков прошлого, которые наверняка были ограничены внешними силами и нагружены обременительными обязанностями наподобие «покладистости и послушания» в постели или за ее пределами.
Однако в прошлом браки редко оказывались столь уж вынужденными или принудительными, как мы себе это представляем (в особенности для мужчин), а сегодня в любви не настолько присутствуют свободный выбор или отсутствуют обязательств, как нам хотелось бы верить. Обязательства стали иными вместе с изменением способов ощущения и переживания любви — так можно вкратце сформулировать содержание этой главы. Но представление о том, будто «все, что нам нужно, — это любовь», будто все, что мы и наши партнеры делаем друг для друга сегодня, это непременно дар любви, не требующий быть «должным» или «обязанным», — это представление является миражом.
Зазоры в патриархальном греческом укладе
