Шрифт:
Закладка:
Он потому и труден, этот старик, что не может – как ни старается – примириться со своей беспомощностью. Но, сколько есть сил, он будет полезен России – вот его записки, в них его опыт, его ум, его знания. Сыну – он всё знает о войне, куда ушёл сын; он ещё может дать совет, оградить и подсказать, и направить. Дочери – как сложится её судьба; ведь, к несчастью, все они выходят замуж, и её не минует, но он не отдаст дочь первому светскому шаркуну; он на страже – и сам себе не признается никогда, что н и к о м у не хочет отдать дочь, что не может представить без неё своей стариковской, наполненной полезными делами, но одинокой жизни.
Давно, когда он был молод, силён и деятелен, среди многих радостей, заполнявших его жизнь, были дети: Андрюша и Маша для матери; уже тогда – князь Андрей и княжна Марья для него. Они были маленькие и принадлежали ему; он воспитывал их, как понимал; хотел вырастить сына умным, благородным, счастливым, а девочку – не такой, как светские барышни, – прекрасной женщиной, может быть, он мечтал о такой женщине и не встретил её, и в дочери хочет видеть её черты.
Сын вырос красивым, умным и честным, но это не сделало его счастливым. Он ушёл в непонятную жизнь с неприятной женщиной – что остаётся отцу? Пытаться понять сына и заботиться о его жене; но не так всё это мечталось когда-то, когда он был молод, здоров и силён.
Дочь выросла некрасивая! Никто не понимает, как это больно старику; потому он и может ударить княжну Марью по самому уязвимому: «уродовать себя нечего – и так дурна»; ему самому больно, разве они могут понять это!
Будь дочь красива, кто-то полюбил бы её, а теперь… посватаются, найдут и в Лысых Горах, но найдут не дочь, а его богатство, его знатный род – и вот уже едут, а она ждёт, волнуется; это оскорбляет и ранит старика. Вот почему он не в духе с утра в тот день, когда должен приехать князь Василий с сыном. Вот почему, услышав, что Алпатыч приказал расчистить для них дорогу, приходит в бешенство:
«– Что? Министр? Какой министр? Кто велел? – заговорил он своим пронзительно-жёстким голосом. – Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!»
Ему стыдно, что он поднял палку на старого Алпатыча, в глубине души он рад, что Алпатыч уклонился от удара, но всё продолжает кричать: «Прохвосты!.. закидать дорогу!» – потому что он, этот властный человек, в отчаянии от своей беспомощности перед той ненавистной силой, которая врывается в его жизнь.
Он всё знает, старый князь Болконский, но вряд ли он знает о том, что почти ровесник его князь Василий Курагин тоже плохо спит ночами и болеет душой за своих детей, что он тоже думает, мучается, тоскует и не знает, как помочь, направить, как уберечь; только для него в понятии счастья иной смысл, чем для князя Болконского.
Не знает Николай Андреевич, как много сил стоила князю Василию пышная свадьба дочери Элен – нынешней графини Безуховой; как, бросив все дела, он опекал и направлял непутёвого Пьера, пристроил его в камер-юнкеры, поселил в своём доме, и когда неблагодарный Пьер так и не сделал предложения, князь Василий опять взвалил всё на свои плечи, решительно благословил Пьера и Элен, хотя они не спрашивали благословения.
Элен пристроена. Ипполит, слава богу, в дипломатах, в Австрии – вне опасности; но остаётся младший, Анатоль, с его беспутствами, долгами, пьянством; возникла мысль женить его на княжне Болконской – лучшего и желать нельзя, но удастся ли, ведь старик Болконский крутенек и любит дочь. А чем плох Анатоль – красавец и хорошей фамилии…
Так встречаются два старика, страшась друг друга. Очень разные люди, потому что старость – естественное завершение длинной человеческой жизни; для обоих она полна сожалений об ушедшей молодости, но один накопил к старости мудрость и душевный опыт, другой растратил всё – осталась одна суетность: влияние в свете, деньги, заботы, унижения – вот и поездка эта грозит унизительным отказом, но надо ехать, суетиться и притворяться…
А в доме Болконских – волненье: приехал красивый молодой мужчина. Княгиня Лиза приоделась, и мамзель Бурьен прибавила какую-то ленточку к своему наряду, и обе они от чистого сердца хотят принарядить княжну Марью, но бедняжка так нехороша!
Это-то старый князь понимает. Он всё увидел: платье Лизы, ленточку Бурьен и, главное, «одиночество своей княжны в общем разговоре».
Он растил дочь, он её учил и воспитывал; он хотел сделать её умной, образованной – потому так и сердился, когда она не понимала геометрии. И он любит её, видит за этим некрасивым лицом её доброту и благородство; он-то знает, как бывают прекрасны её лучистые глаза, – кто достоин этой души, этих глаз? Что они, эти, могут видеть в е г о княжне? Богатую дурнушку? Эта мысль нестерпима.
Всегда отцу тяжело отдавать дочь – тяжелей, чем матери. Мать вспоминает свою молодость и как бы заново переживает её; отец видит только свою потерю – уходит, уходит дочь к чужому и всегда неприятному мужчине. Даже в хорошем юноше находятся неоспоримые недостатки. Но этот!
«– Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чём я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чём я числюсь! Ха-ха- ха! – засмеялся князь Николай Андреевич».
И ведь нельзя выгнать! Прямо сказать: уезжайте, скатертью дорога, позвать Алпатыча, приказать снова расчистить нарочно закиданный снегом «прешпект» – пусть катят восвояси дорогие гости… Нужно сдерживаться, говорить с князем Василием: «Что ж ты думаешь… что я её держу, не могу расстаться? Вообразят себе! Мне хоть завтра!» Нужно звать дочь и объявлять ей о предложении – а она ещё и согласиться может, ведь гордости у неё нет: «первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит, кверху чешется и хвостом винтит, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца!»
«Бедная
