Так что же такое героизм и что это значит: мужество, если героем оказывается маленький, пугливый, слабый человек, только воображающий себя сильным мужчиной?

Толстой прошёл осаду Севастополя и знал войну. Он знал: те лгут, кто говорит, что ничего не боится. Боятся все, но не все умеют победить свой страх, а мужество в том и заключается, чтобы, вздрагивая от выстрелов, не бежать оттуда, где опасно, но делать своё дело.

Всегда очень обидно читать, как накидывается на Тушина штаб-офицер, добравшийся, наконец, до него с приказом отступать: «Что вы, с ума сошли?..» Не потому обидно, что он кричит на Тушина, а потому, что Тушин пугается его и не может победить э т о г о своего страха.

«Ну, за что они меня?.. – думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.

– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…»

К счастью, в это время близко пролетело ядро, штаб-офицер поворотил лошадь и поскакал прочь, а вместо него приехал князь Андрей. «Он передал приказание и не уехал с батареи».

Тушин вздрагивает от выстрелов – и делает своё дело. Князь Андрей тоже «почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. „Я не могу бояться“, – подумал он и медленно слез с лошади между орудиями». (Курсив мой. – Н. Д.)

Они очень разные. Тушин и князь Болконский. В мирной жизни между ними нет ничего общего, и гордый князь, может быть, не снизошёл бы до разговора с артиллерийским капитаном, да и негде было бы им встретиться. Но здесь, сведённые вместе войной, они молча делают своё дело: «Оба были так заняты, что, казалось, и не видели друг друга». Здесь они похожи тем главным, чего требует война от человека, осознанной князем Андреем и не осознанной Тушиным мыслью: «Я не могу бояться», умением победить свой страх.

И Тушин чувствует это единство. Когда всё кончилось и князь Андрей протянул ему руку, Тушин говорит те же слова, какие сказал бы своему фельдфебелю Захарченко.

«– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза».

Слёзы эти понятны. Кончился взлёт страшного напряжения, кончился его Тулон, больше не нужно быть героем, и он опять превратился в маленького робкого человека.

Таким он и стоит перед Багратионом в тесной избе, где собралось всё начальство; на бедного капитана устремлено столько глаз – немудрено, что он споткнулся о древко взятого сегодня французского знамени и вызвал смех, причём «громче всех слышался голос Жеркова».

Читать эту сцену горько, и стыдно, и страшно: почему же так? Почему трус Жерков сидит здесь и смеётся громче всех, а герой Тушин, дрожа, стоит перед Багратионом, едва имея силы выговорить: «Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство».

Невольно вспоминается ещё один герой Шенграбенского сражения, знакомый нам со смотра в Браунау. Здесь он появился в ту самую минуту, когда солдаты поддались панике и побежали…

«Всё казалось потеряно. Но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такой безумною и пьяною решительностью, с одной шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали». (Курсив мой. – Н. Д.)

Только благодаря Тимохину русские имели время опомниться: «Бегущие возвратились, батальоны собрались…»

Так вёл себя в бою тот самый Тимохин, который на смотре в Браунау «всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь своё спасение».

Так что же такое мужество, если храбрец, которого ещё с Измаила запомнил Кутузов, оставаясь храбрецом в бою, вытягивается перед начальством, дрожа от страха, а капитан Тушин, не думавший об опасности под вражескими ядрами, теряет дар речи, стоя перед Багратионом?

Мужество разнообразно. И есть немало людей, безудержно храбрых в бою, теряющих свою храбрость в будничной жизни. Их поведение не всегда можно назвать трусостью; тут другое. На поле боя человек знает, как он должен себя вести и что от него требуется. В обычной жизни случается иное: именно то, что человек должен сделать, повинуясь своей совести, может вызвать недовольство других людей. Вот чьё мужество в бою и в штабе одинаково – это князь Андрей. Он и здесь может приказать себе: «Я не могу бояться»; он одно знает: как отступить в бою, так и промолчать перед начальством – значит унизить своё человеческое достоинство, потому и заступается за Тушина.

«– Вот спасибо, выручил, голубчик, – сказал ему Тушин», и князю Андрею стало грустно и тяжело, как грустно и тяжело было нам читать о вызове Тушина к Багратиону.

Мы ещё раз встретимся с Тушиным в госпитале, где он выйдет нам навстречу с пустым рукавом, потому что потеряет руку в одной из следующих битв. Больше мы уже не увидим его на страницах романа, но навсегда запомним то, чему он научил нас: если хочешь стать храбрым, задача не в том, чтобы не бояться. Нужно только знать: бояться стыдно, на это я не имею права; я должен преодолеть свой страх, я не могу поступить иначе. Вот эта невозможность поступить иначе и называется мужеством.

14. Старики

Ничто не может изменить спокойной, деятельной и размеренной жизни старого княжеского дома в Лысых Горах. «Те же часы, и по аллеям прогулки… Станок…» И, как всегда, рано утром величественный маленький старик в «бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке» выходит гулять по свежему снегу.

Он стар, князь Болконский, он заслужил этот покой, эту расчисленную, им самим составленную жизнь. Но не нужно думать, что старики только и мечтают о покое. Разные бывают старики, как разные молодые; и кто знает, о чём думает Николай Андреевич, читая ежедневные письма сына, не рвётся ли он всем сердцем туда, на австрийские поля, не вспоминает ли великого Суворова, не мечтает ли о с в о ё м Тулоне, – он стар, но он жив, и полон душевных сил.

Душевных, но не физических. Приходится смиряться