Концепции, которые Горбачев поддерживал тогда в своих выступлениях как на съезде, так и в МИДе, были гораздо менее радикальными, чем те, которые он сформулирует позже. Они напоминали новации, введенные Хрущевым на аналогичном этапе своего правления, когда он тоже пытался преодолеть наследие прошлого в виде основанного на силе господства и отчуждения в советско-восточноевропейских отношениях, надеясь поставить эти отношения на основу кооперации и консенсуса, но без поощрения антикоммунистических тенденций. Действительно, Хрущев и Горбачев на первых этапах своего правления, возможно, разделяли оптимистическую веру в то, что в отношениях СССР с Восточной Европой может быть достигнуто промежуточное стабильное равновесие, такое, которое не повлекло бы за собой ни основанного на силе советского господства, ни вынужденного отказа СССР от доминирования[74].

Примечательно также, что Горбачев на данном этапе мало что сделал для снижения темпов роста советского военного бюджета. Он даже увеличил советскую военную помощь некоторым странам третьего мира и на короткое время усилил советское военное наступление в Афганистане, хотя бы для того, чтобы улучшить позицию СССР на переговорах о выводе войск [Garthoff 1994: 727]. Он не отступил от стратегии своих предшественников, предлагая постепенные уступки Советского Союза в переговорах по контролю над вооружением и требуя эквивалентных взаимных уступок от Соединенных Штатов. Все же он встретился с президентом Рейганом в Женеве (октябрь 1985 года) и Рейкьявике (октябрь 1986 года), тем самым нарушив объявленную советским правительством решимость избегать таких встреч до тех пор, пока Соединенные Штаты не откажутся от своей СОИ (Стратегической оборонной инициативы). Хотя на этих двух саммитах не было принято никаких конкретных решений, Горбачев и Рейган произвели друг на друга хорошее впечатление, и Горбачев после этого почувствовал себя более свободным для того, чтобы поддержать идею полной ликвидации ядерного оружия, а также принцип инспекции на местах. Таким образом, как во внешней, так и во внутренней политике Горбачев придерживался традиционных подходов и готовил почву – в идейном и политическом плане, но в меньшей степени в плане действий – для более радикальных инициатив в будущем.

Глава 4

Господство Горбачева

Радикализация программы и политической стратегии Горбачева началась в конце 1986 года, когда была дана отмашка на то, что расширенное определение гласности теперь является «линией партии». Это был сигнал редакторам журналов, что цензура будет ослаблена и что они станут гораздо свободнее в своей критике. Кроме того, в этот период Горбачев начал превозносить достоинства общественных объединений («неформалов»). Чтобы наглядно продемонстрировать, как внутри страны, так и за рубежом, это расширение права общественных сил на автономную мобилизацию, в декабре 1986 года Горбачев лично позаботился об освобождении из-под домашнего ареста А. Д. Сахарова, ставшего героическим символом инакомыслия. В следующем месяце он представил на пленарном заседании ЦК широкомасштабную программу «демократизации», включавшую предложения о проведении тайных выборов на альтернативной основе в партийные, советские и управленческие органы. В том же месяце он объявил, что Советский Союз откроется для мировой экономики, и разрешил создание на советской земле совместных предприятий с иностранными компаниями.

Вскоре последовали новые законы о кооперативах и «индивидуальной трудовой деятельности», которые предоставляли новые возможности для легального предпринимательства, а в июне 1987 года – Закон о государственных предприятиях, давший толчок к демонтажу командной экономики. Почти все эти инициативы во внутренней политике были лишь первыми робкими шагами – шагами, которые лишали легитимности прежние ценности и в принципе оправдывали совершенно новые подходы к организации хозяйствования и к мировой экономике. Почти все они в течение 1987–1988 годов подверглись дальнейшей радикализации. Наиболее существенно то, что в ходе внеочередной партийной конференции в июне 1988 года, которая транслировалась по общенациональному телевидению, были намечены планы внутренней демократизации КПСС, передачи основных полномочий по принятию решений от партийных органов советам на всех уровнях и создания всенародно избранного законодательного органа – Съезда народных депутатов, на который в марте 1989 года будут проведены состязательные гласные выборы. Действительно, по словам исследователя, июнь 1988 года – это момент, когда Горбачев превратился из реформатора в преобразователя советской системы [Brown 1996, ch. 6].

Эти новые инициативы, представленные в течение краткого времени – за несколько месяцев, – значительно расширили предыдущие программы Горбачева. Теперь он утверждал свою политическую идентичность: реформаторское (а не пуританское или технократическое) видение будущего.

Горбачев радикализировал и внешнюю политику. Основываясь на изменениях в политике, объявленных в 1986 году, он сделал ряд ошеломляющих односторонних уступок, отступив практически ото всех советских переговорных позиций, чтобы сделать возможным подписание Договора о РСМД («евроракетах») в Вашингтоне в декабре 1987 года. В январе 1988 года он объявил, что Советский Союз, невзирая на последствия, выведет свои войска из Афганистана к маю 1989 года. Он добился прорыва в сокращении обычных вооруженных сил в Европе, объявив в ООН в декабре 1988 года о крупном одностороннем сокращении советских войск. Он заверил, что это произойдет, даже если Соединенные Штаты и НАТО не поступят аналогичным образом. В той же речи он пообещал, что Советский Союз больше не будет прибегать к военному вмешательству в дела восточноевропейских стран. Кроме того, в 1988 году Горбачев начал призывать консервативные восточноевропейские элиты пойти на уступки либеральным силам в своих обществах и осуществить свою собственную перестройку, пока не стало слишком поздно1.

В общем, на этом этапе его правления дальнейшая радикализация гласности, перестройка, демократизация и «новое мышление» стали основой стратегии Горбачева по укреплению авторитета. Они отразились на его всеобъемлющей программе и на изложенном им видении будущего. Он был вовлечен в непрекращающийся процесс открытой десакрализации и частичного разрушения брежневского политико-экономического и социально-политического строя. Десакрализация устоявшегося порядка фактически лишила аппаратчиков и чиновничество иммунитета от публичной системной критики и тем самым вдохновила интеллигенцию и широкие массы поверить в то, что такую резкую критику теперь можно распространять беспрепятственно. Трансляция дебатов партийных деятелей на партийной конференции в июне 1988 года одновременно стала средством демистификации политики, разрушения представлений о том, что «монолитная» партия обладает уникальным пониманием «правильной линии», просвещения населения в отношении альтернативных способов мышления и предоставления людям возможности поверить в то, что политическая инициатива и вовлеченность в политику теперь будут поощряться.

Такая публичная критика также помогала Горбачеву в его действиях против необрежневских и новых консервативных сил в Центральном комитете и Политбюро. Такие пуритане, как Лигачев, и технократы, как председатель Совмина Рыжков, на данном этапе его руководства все больше разочаровывались в Горбачеве. Их разочарование в эволюционирующих горбачевских определениях перестройки только усиливалось, по