– Хочешь сказать, что это ты устроила пожар?

– Нет, – пробормотала она. – Халлен. Они породили пламя. Но если бы меня там не было… Если бы я их не вызвала…

Снова она со своими тварями.

– Лета…

– Это сделали они, Кайдер. Мне нужно, чтобы ты поверил мне. Пожалуйста, поверь мне. – Она вытерла слезы руками в перчатках, оставив на щеках угольные разводы.

Как я мог? Она говорила о существах, которые так же осязаемы, как и сами тени. И ее руки…

– Я предложила им жизнь птицы, но вместо этого они забрали мою. – Она захлебнулась слезами. – Вместо этого они забрали мою.

Она обхватила лицо руками и заплакала.

Глава 11. Лета

Оставшаяся часть недели протекала медленно, словно пребывание рядом с завесой играло с течением времени. Лишь время приема пищи придавало дням осязаемость; стеклянный потолок с подсветкой гарантировал, что тьма никогда не проникнет в камеру Леты. Как преступнику первой степени Лете не разрешалось принимать пищу вместе с другими заключенными, ее еду просовывали через щель в двери.

Единственный раз она увидела других людей – когда Греймонд и Кайдер пришли в гости. Хотя ее отец был судьей, его не пускали в тюремный сектор. Надзиратель не мог отдавать свое предпочтение кому-либо в деле Леты. Ей повезло, что Кайдеру разрешили прийти.

Каждый раз, когда приходил ее брат, он пытался заставить ее солгать. Обвинить кого-то другого или вообще отказаться от самой идеи о халленах.

Несмотря на растущее с годами расстояние между ними, она любила своего брата. Ей было ненавистно чувствовать, как ему больно, и знать, что причина этой боли – она сама. Но Лета унаследовала решимость и упрямство, доставшиеся им от отца. Она бы не дрогнула.

В пятницу утром Лета готовилась к предъявлению обвинения. Маленькое поцарапанное зеркальце над раковиной помогало ей в бесплодных попытках привести свои густые короткие волосы в хоть какое-то подобие порядка. Попытка исправить ее бледный цвет лица была тщетной: недостаток сна делал свое дело. Ей бы пригодилось немного пудры и темной помады. Хотя Лета полагала, что будет лучше, если она не будет выглядеть слишком ухоженной для слушания. Она должна выглядеть несчастной. Так оно и было.

Тюремная форма Леты обтягивала ее округлые бедра так, что несколько лет назад она бы смутилась, но девушка научилась любить свое тело и его мягкие изгибы, унаследованные от матери, так же сильно, как дельфтийскую выпечку. В частности, дебуле – жареный шарик из теста с начинкой из варенья торлу и толстым слоем глазури из сахарной пудры.

Лета не могла думать о ягодах торлу, не вспоминая поля в Феррингтоне и всех невинных людей, погибших в огне. Возможно, ей следует признать себя виновной, как того хотел Греймонд.

Если бы она не оказалась там в ту ночь, все были бы живы.

Греймонд посоветовал ей не говорить о халленах. При наличии на ее руках эхо-метки, видимой для присяжных, будет лучше, если она возьмет на себя ответственность за пожар и проявит раскаяние в надежде на смягчение приговора по обвинению в непредумышленном убийстве. Если она не признает себя виновной, присяжные все еще могут проголосовать за признание виновности, и тогда ей грозит обвинение в убийстве и пожизненное заключение.

Хотя у Леты не было доказательств существования халленов – она не видела существ своими глазами, девушка знала, что они настоящие. Они должны были быть настоящими. Какая существовала альтернатива? Она виновна в произошедшем?

Девушка вздрогнула, как будто на нее легла тень.

Почему она не могла вспомнить ту ночь? Возможно ли, что, пытаясь принести в жертву птицу, она создала огонь? Виновна ли она в смерти трехсот человек?

Лета покачала головой. Она не могла так думать. Она должна была придерживаться своей правды. Это все, что у нее осталось.

Лета вытащила рисунок цветка из кипы бумаг на полу и сложила его в небольшой квадратик, чтобы поместить в кармане комбинезона. На рисунке было «разбитое сердце»[1] – цветок в форме сердца, так любимый ее матерью. Цветок был редкостью за пределами Дельфтена, так как почва в Телине была более песчаная. И все же матери Леты удалось вырастить в палисаднике грядку «разбитых сердец». Луковицы были подарком от бабушки Леты из Дельфтена. Глядя на эти цветы за окном своей спальни, Лета всегда наполнялась силой. Она надеялась, что рисунок цветка поможет ей и сейчас.

Тюремный охранник открыл ее дверь и впустил Греймонда с Кайдером, чтобы те сопроводили ее в здание суда. Кайдер был одет в темно-синий костюм-тройку, который она никогда раньше не видела. Его каштановые волосы были зачесаны назад, отчего его янтарные глаза казались ярче.

Он выглядел так, словно его вот-вот стошнит.

– Как твое самочувствие, Лета? – спросил Греймонд.

Лета потянула за рукава своего комбинезона, желая, чтобы она тоже была одета во что-то получше.

– Я в порядке.

По правде говоря, она не сомкнула глаз накануне вечером. Хотя она больше не плакала перед сном, она ненавидела ночь. Самые тяжелые часы были между двумя и шестью часами утра, когда усталость ослабляла ярость заключенных и над тюрьмой повисала тишина. Только тогда Лета слышала шаги вездесущих стражников, а тишина восходила из тьмы, как луна в ночном небе.

Несмотря на то что в Вардине не было теней, в тишине Лета задумывалась о самом худшем. Она представляла, как халлены с легкостью просачиваются сквозь стены ее камеры. Когда она закрывала глаза, то представляла, как они подкрадываются ближе, парят над ее койкой, готовые закончить работу, начатую в Феррингтоне.

* * *

Зал королевского суда располагался ниже фойе. Диск светящегося рассеянного света свисал с потолка, чтобы исключить малейшее появление теней. Два стола располагались в передней части комнаты, напротив богато украшенного железного балкона. Греймонд подвел Лету и ее брата к столам и кивнул, приглашая их сесть.

Под балконом за пишущей машинкой сидел молодой человек с темно-коричневой кожей и густыми черными волосами. Стенографист. Одна непослушная прядь коснулась его лба, спадая к большим круглым очкам. Пальцы Леты дернулись за карандашом и бумагой, желая запечатлеть его образ. Он поймал ее взгляд, а затем быстро отвел глаза.

Он боялся ее.

Она проглотила жалость к себе. На это не было времени.

– Там будет сидеть Королевский судья, – прошептал Греймонд, указывая на кресло у края балкона.

– А присяжные? – спросила девушка.

Греймонд указал за спину.

– На слушаниях по делу о признании вины нет присяжных. Только прокурор и