Дальше они не проходили. Конечно, если кто-то не вздумывал нарушать режим и не включалась сирена. Тогда они забегали и начинали избивать всех, кто стоит. Поэтому, если я услышу сирену, надо сразу падать на пол, а руки класть на голову.

И тогда меня не тронут.

В общем, в этот день Настюха мне еще позволила, скажем так, освоиться, заодно познакомиться с расписанием и правилами, даже отправила на общий ужин.

Который длился аж целых пятнадцать минут. И напугал меня намного сильнее, чем то, что я увидела ранее.

Местная столовая была большим помещением с несколькими длинными столами и стульями. Чем-то похожа на столовую в моем интернате. Только там она была светлой и с разными веселыми лозунгами и картинками из мультфильмов, а эта напоминала тюремную. Ту, что я видела в фильмах. Серые стены, люминесцентные лампы, от которых болят глаза, и решётки на немногочисленных окнах.

На ужин подавали что-то вроде макарон по-флотски, с жиром вместо мяса, в котором почему-то попадался песок, который скрипел на зубах, и одну корку хлеба со сладким чаем.

Ну и конечно же, я увидела всех местных рабынь.

Это были женщины в серых платьях до пят, больше похожих на мешковины с прорезями, и с платками на волосах. Такими же серыми. И в черных резиновых тапочках на ногах.

В основном это были женщины — выходцы из средней Азии, и только лишь процентов десять — местных, из России. Все они были примерно моего возраста, от тридцати пяти. Моложе я не заметила. Некоторые постарше. Но все как одна — с опущенными усталыми взглядами. В которых сквозила тоскливая безысходность.

И всем им было абсолютно плевать на меня.

Никто из них не испытывал любопытства.

Абсолютно никто.

И это напугало меня, пожалуй, даже сильнее, чем всё остальное.

И самое удивительное, охраняла нас одна Настюха, расхаживая по столовой и сверкая по сторонам своим жутким, явно не человеческим взглядом, а на раздаче стояли такие же запуганные женщины с усталыми опущенными взглядами, не смеющие посмотреть не только на нашу надсмотрщицу, но даже друг на друга.

И никто, вообще никто друг с другом не разговаривал. Все просто очень быстро ели.

На ужин отводилось всего тридцать минут, затем женщинам было разрешено посетить туалет, и все отправлялись дальше работать.

Меня же Настюха лично провела по всем цехам, что находились на втором и третьем этажах этого здания, и даже пояснила мою дальнейшую работу. А еще выдала такую же серую робу. Двойной комплект. К ним прилагалось нижнее белье: трусы, топик спортивный, носки, тоже всё в двойном комплекте, — и обувь — черные резиновые тапки. А еще набор: полотенце большое, маленькое вафельное, тюбик пасты зубной, мыло и новая зубная щетка.

Стирка была раз в неделю. Постирочная находилась в цокольном этаже. Там же сушилка.

Под пристальным взглядом Настюхи я переоделась, и она забрала у меня мою одежду, заставив положить её в мешок, который мы отдали такой же затюканной женщине, не смеющей поднять ни на Настюху, ни на меня взгляд.

Настюха пояснила, что меня как новенькую сначала посадят на пуговицы за специальный станок, а потом постепенно переведут уже за обычные станки.

Каждой рабыне на день давался план, и если она не выполняла его, то отправлялась на воспитание к охране.

Настюха ходила меж рядов, не забывая таскать меня за собой и иногда тыкая своей палкой кого-нибудь из несчастных женщин под ребра, отчего те падали со стульев и подвывали от боли.

Разговоры не по делу были запрещены, и вездесущая Настюха за этим тщательно следила.

А она реально будто чуяла, что где-то нарушаются правила, и прямиком туда шла со своей палкой, показывая мне на примере, что будет, если я вздумаю нарушать.

Так она ходила со мной по всему зданию аж до десяти вечера, продолжая рассказывать правила и распорядки в этой тюрьме, и даже углубилась в историю о том, что это за место такое. Оказалось, что это был когда-то интернат для трудных подростков, но затем их хозяин его выкупил и оборудовал под свои нужды.

В конце концов она отправила меня в душевую.

Мест было двадцать для мытья, а я мысленно подсчитала, сколько мы прошли цехов и сколько там примерно было женщин, и поняла, что моются они явно по очереди.

В цехах сидело человек триста. Не меньше. Видимо, были еще камеры, где все спали. Так как в одну мы бы точно все не поместились.

Настюха подождала, пока я помоюсь, а затем отправила в комнату и настоятельно рекомендовала выспаться.

Когда легла в постель, долго не могла уснуть, пока не начали появляться женщины, они забирали свои мыльно-рыльные и быстро уходили в душевые.

Шуршали они, словно тени.

Как неживые.

Или роботы.

И это выглядело очень жутко и страшно.

Когда я пыталась заговорить хоть с одной, меня просто игнорировали.

И лишь одна шикнула и шёпотом, еле слышно, пояснила, что если скажу еще хоть слово, то нас отправят к охранникам на воспитание.

А ночью, когда я смогла все-таки прикорнуть ненадолго, мне приснились мои оборотни.

Только на этот раз, видимо, от пережитого ужаса я всё же позволила им себя догнать. Наверное, слишком сильно устала прятаться. Да только стоило им ко мне подбежать, как раздался противный сигнал, который означал, что пора просыпаться.

И начался мой рабочий день.

Да уж, иногда боги этого мира очень иронично относятся к некоторым желаниям. Искала работу, да такую, чтобы забыться и не думать ни о чем, — держи.

Всё для тебя, Тая.

Проснулась я до невозможности уставшая и апатичная.

На завтрак был чай с сахаром и хлеб черный с маслом.

Еда в глотку не лезла из-за хренового настроения, но я всё же заставила себя поесть, стараясь думать позитивно. Ведь если опущу руки, то точно здесь сдохну.

Смотреть на унылые лица женщин вообще не хотелось. Судя по их взглядам, они давно все сдались.

Еще удивила бодрая Настюха.

Она, кстати, пришла нас всех будить и провожала в столовую.

Я опять удивилась, что она одна за всеми следит.

И да, женщины из остальных спален пришли сами по себе, их никто не подгонял. Видимо, уже и не пытались дергаться, а вот за мной Настюха следила как коршун.

Постоянно ловила на себе её изучающий взгляд.

И в этом взгляде чудилось мне нечто, что помогло бы мне