В январе Кристиана подала заявку в качестве актрисы к Густаву Хартунгу в Дармштадте – оставаться дома с родителями уже просто невыносимо. И Хартунг действительно прислал ей контракт на участие в своей труппе – не упускать же берлинского вундеркинда. Стало быть, принимает решение Кристиана, она будет жить в Дармштадте, но пользоваться любой возможностью приехать в Берлин, чтобы увидеться с Толлером.

Через некоторое время Толлер отправился в турне по Швейцарии с лекциями… Ненадолго, всего две недели, но даже короткая разлука тяжело дается влюбленной Кристиане. Толлер планировал вернуться в Берлин 31 января, но теперь, после назначения Гитлера канцлером, он не рискует появляться в Германии.

Уже пять дней Кристиана не получает от него известий. Ее терзают недоумение и беспокойство. Она отправляется на дневной показ «Разбойников» Шиллера в театре на Шиффбауэрдамм. После ей ужасно одиноко, возвращаться домой не хочется: там ее не ждет ничего, кроме ссор с родителями. Дождь до сих пор идет, Берлин окутан мрачными тонами. В ближайшей телефонной будке она набирает номер Толлера и Ландсхоффа, но никто не отвечает. Удрученная, она продолжает держать трубку, в которой раздаются бесконечные гудки, – что ей еще остается делать? Ей некуда идти. Вдруг линия трещит. Треск повторяется, и неожиданно резкий голос кричит: «Кто это? Сейчас же скажите, кто вы! Откуда вы звоните?! Алло? Алло! Кто это?»

Кристиану охватывает дрожь: голос не принадлежит ни Толлеру, ни Ландсхоффу. Задыхаясь, она бросает трубку, в ужасе вылетает из телефонной будки и бежит куда глаза глядят. Страх Толлера и родителей перед нацистами всегда казался ей преувеличенным и немного смешным. Теперь же она не может выбросить из головы их предостережения. Ее охватывает паника. Она без остановки бежит под дождем, задыхаясь, все дальше и дальше, через всю улицу Шиффбауэрдамм, так быстро, как только может. Только куда же ей бежать?

* * *

По завершении митингов связанного с СДПГ «Железного фронта» в Бреслау и Хемнице национал-социалисты наносят смертельные ножевые ранения двум участникам.

В национал-социалистическом кафе в Гамбурге со двора через открытое окно расстреливают ученика слесаря, когда тот заходит в туалет.

В Дормагене человек из КПГ стреляет в национал-социалиста во время ссоры. Преступника убивает полиция при попытке скрыться.

В районе Берлина Шёнеберг во время нападения отрядов СА на кафе, где постоянно собираются коммунисты, убивают хозяйку заведения.

Рутина заседания

Понедельник, 6 февраля

Генрих Манн теперь живет по адресу Фазаненштрассе, 61 в величественном многоквартирном доме высшего класса на западе Берлина. Он переехал сюда в декабре с Нелли – они впервые живут вместе. По большей части им пришлось обставлять комнаты с нуля, и многое все еще кажется слишком новым и немного чужим. Они хотят остаться здесь надолго, новый адрес должен открыть новую главу в их жизни.

У Генриха за плечами неспокойное время – разрыв с женой Мими дается ему тяжело. Газеты с жадностью набрасывались на любые подробности его связи с Трудой Хестерберг, что, естественно, все только усложняло. Когда до Мими дошли первые слухи, она в ярости поехала из Мюнхена в Берлин и набросилась на соперницу в отеле. После этого она несколько недель изводила Генриха телефонными звонками и письмами, наполненными то гневом, то отчаянием. Но в конце концов избежать развода ей не удалось: их брак держался в лучшем случае на взаимоуважении, к тому же и у нее были свои любовники. Среди них – всеми обожаемый Эрнст Удет, колесивший по всей Германии со своим авиашоу: время от времени он посылал Мими сообщения частного характера о том, в каком городе и отеле остановился.

После нескольких лет в пансионатах и гостиницах Генрих Манн хочет вернуть своей жизни более солидную форму. Не из соображений так называемого лучшего общества, которое он – épater le bourgeois[47] – и без того всегда любил ошеломить. Ему уже за 60, возраст начинает брать свое. Мировой успех «Голубого ангела» освежил его славу, уже было начавшую блекнуть на широкой публике. Правда, в литературном мире его репутация остается непоколебимой. Но он также честно признается себе, что успех его книг последние годы основывался на одном лишь интересе к его имени. Два великих, триумфально прославивших его романа – «Учитель Гнус» и «Верноподданный» – уже в далеком прошлом. Он не хочет мириться с таким положением дел и решает наконец перебросить все свои силы на литературную работу.

Кроме того, коллеги-писатели в Прусской академии искусств два года назад избрали его председателем отдела литературы. При такой идеологически заряженной ситуации в стране это уже почти политическая должность, требующая жить в определенном ритме. Его не пугает напряженная атмосфера борьбы – напротив, он не может не участвовать в дебатах дня, это часть его писательского темперамента. Он слишком настрадался от обывательщины и узколобого милитаризма Империи, чтобы теперь скрывать свой энтузиазм по отношению к Республике и демократии. Даже больше своего брата он писал газетные статьи или ставил подпись под публичными воззваниями и манифестами с призывом к тому, чтобы Германия наконец стала больше ориентироваться на западные модели. И на идеи социализма. Он любит Францию, прекрасно владеет французским, даже пишет для французских изданий и, как и Куденхове-Калерги, предлагал свою концепцию европейской конфедерации. Неудивительно, что он уже много лет является красной тряпкой для представителей правых взглядов и приверженных националистов. Но, возможно, существует еще одна причина той особой ярости, с которой национал-социалисты гоняются за ним.

В 1931 году Генрих Манн и его друг, писатель Вильгельм Херцог, просили о конфиденциальном приеме в Министерстве внутренних дел Пруссии. Их принял государственный секретарь Вильгельм Абегг – известная личность, либерал и защитник всеми нелюбимой Веймарской республики, воплощение образцового государственного служащего с пенсне и аккуратно подстриженными усиками. Предусмотрительно и динамично он превратил прусскую полицию едва ли не в профессиональную армию. И именно с человеком, возглавляющим полицию, писатели и хотели поговорить. Их встревожила речь Гитлера, в которой он бесцеремонно заявил, что, хотя и придет к власти законным путем, но все равно создаст государственный суд, который сведет счеты с его противниками, – «покатятся головы».

Манн и Херцог заклинали Абегга не мириться безропотно с подобными угрозами, которые глумятся над принципами демократии. Они настаивали: Республика должна реагировать жестко и всеми законными средствами, доступными правовому государству. Они изложили подробные предложения о том, как вооруженная прусская полиция должна действовать против нацистских головорезов и остановить уличный террор.

Абегг, терпеливо выслушав посетителей, попросил продиктовать предложения