Шрифт:
Закладка:
– Не груби маме, – улыбаюсь я в ответ и тянусь поцеловать своего такого взрослого, бородатого сына. – Опять отрастил? Лохматый такой…
– Это не спецом, мамкин, – оправдывается он, проводя по отросшей шевелюре ладонью и еще больше взлохмачивая. Я тут же принимаюсь укладывать длинные волосы в легкое подобие прически и с удовольствием и гордостью думаю, что даже такая небрежность моему мальчику на пользу. Хорош, засранец, права Верка. И не дурак. И работящий. И добрый. И веселый. Хороший сын у меня получился, несмотря ни на что.
Пробирает на слезу, и я тянусь к Димасику, целую его в колючую щеку.
Он замирает, словно норовистый рысак под ладонями хозяйки. И глазами, наверно, так же напряженно ведет.
– Мамкин… Ты чего? – хрипит он, неловко обнимая меня в ответ, – что-то случилось? Тебя обидели?
Ладони его на моих плечах каменеют, а голос грубеет.
Димке сама мысль о том, что меня кто-то может расстроить или обидеть, ненавистна. Еще с маленького самого возраста, когда этот кнопик бестрашно заступался за меня на детской площадке, вовсю размахивая игрушечным совочком…
Перед глазами встает эта картинка из прошлого: мой мелкий, с насупленными бровями и зажатым в кулачке совочком, его звонкий гневный голосок:
– Это моя мама! Не подходи!
Мне тогда, кажется, соседский мальчик песком в лицо угодил… Случайно. И Димасик так разозлился, что мальчику пришлось бы несладко, если б я вовремя не увела своего ревнивого господина с площадки.
И с тех пор ничего не поменялось, кстати…
– Да нет, что ты… – вздыхаю я, – просто захотелось тебя поцеловать… Может мама поцеловать сына просто так, а?
– Может… – неуверенно кивает он, но смотрит все равно настороженно, – точно все окей, мамкин?
– Да конечно! – стараясь придать голосу как можно больше уверенности, говорю я, – поехали уже? Я что-то устала…
– Ну да, мам Вера, наверно, наливкой угощала…
– И не только…
– Ну все, поехали.
Мы выезжаем из двора, напрявляясь к моему дому. Разговариваем по пути, смеемся, и к тому моменту, когда машина подруливает к подъезду, я уже вполне прихожу в себя, становясь прежней, ироничной и с оптимизмом смотрящей вперед.
В конце концов, чего разнюнилась-то? У меня такой сын офигенный! У меня лучшая подруга – бомба просто! Своя квартира, свое дело, постоянный доход! Я молодая еще, красивая даже. Да многие о таком комбо только мечтают! А у меня это все есть!
– Ну слава богу, – улыбается Димасик, – моя мамкин вернулась! А то какая-то расстроенная девушка в машину ко мне села! Точно тебя никто не рассторил?
– Нет, – настаиваю я на своем, – просто настроение такое было… Лиричное.
– Ты с лирикой давай завязывай, – заявляет мне Димас, – ну ее нафиг.
Его телефон вибрирует, и сын берет турбку:
– Да, Серый!
Я замолкаю и с какой-то болезненной жадностью смотрю на сына, разговаривающего с Матвеем.
– Ага… Да сейчас, да. А девчонки уже подошли? Ты давай, чтоб не как в прошлый раз, мне оставь!
Димас прощается с Матвеем, затем со мной.
Выхожу из машины, машинально машу ему рукой, смотрю, как он выезжает из двора, направляясь на встречу с Матвеем.
И девчонками.
И переживает, чтоб ему осталось.
Девчонок.
А не как в прошлый раз.
Провожу ладонью по щеке, удивленно смотрю на влагу на пальцах.
Затем разворачиваюсь и бреду к двери подъезда.
Молча.
Старательно не думая ни о чем.
В голове пустота и гулкость.
И странное состояние полного не умиротворения, нет… А тишины и спокойствия.
Какие на кладбище бывают.
Сама этого хотела же.
Вот и получила.
И как, Мира, довольна?
Глава 18
Работы у меня стабильно много всегда, потому что постоянные клиенты – это наше все, и у меня их, за столько лет, накопилось такое количество, что с улицы крайне редко кого-то беру.
И могу отказывать тем, кто не нравится.
В этом – особая прелесть работы на себя.
Но и минусы есть тоже. Например, с многими из клиенток сложились доверительные отношения. И иногда это не идет на пользу. Отмена записи в последний момент – один из таких минусов.
Я пью чай с легким ликерным градусом, смотрю в окно на зеленеющую сирень. Уже полно почек, значит, скоро будут листья…
У меня внезапно образовалось окно в два часа, и теперь непонятно, куда себя деть.
Клиентка позвонила ровно за пять минут до начала процедуры и заплетающимся голосом пробормотала что-то о том, что она “вчера была в клубе” и потому сегодня “тупо не могу оторвать голову от подушки”.
Что тут скажешь?
Кого другого я бы без зазрения совести вычеркнула навсегда из записной книжки и заблокировала везде, где только возможно.
Но Катю я знала уже лет десять точно, и такой прокол случился с ней впервые. Побурчала, по-дружески обложила ее и без того больную головушку легкими матюками и отправила лечиться красненьким. Или досыпать, тут уж что больше подойдет. Дело индивидуальное.
И вот теперь задумчиво смотрю в окно и размышляю, почему это все вокруг, включая меня, резко с ума посходили?
Все же, эта весна сильно бьет по голове. Магнитные бури, что ли, активничают?
Подумав, добавляю еще чуть-чуть ликера, чувствуя, что в голове начинает слегка шуметь.
Ничего… До следующей записи все выветрится, а мне как-то надо пережить это время, когда предоставлена самой себе.
А это сложно, пережить… Хотя бы потому, что от себя в любом случае никуда не денешься.
Можно храбриться, быть холодной стервой, думать о будущем, знать, точно знать, что поступаешь абсолютно верно!
И все равно выть по ночам на луну, словно брошенная волком волчица. От тоски и безумной потребности снова ощутить его тепло, ласку его губ, тяжесть его тела на себе…
Много в нас, все же, животного…
И это – очень неприятное открытие, которого я никак не ждала в свои тридцать восемь…
Казалось, время безумных поступков прошло уже, да у меня оно и не начиналось, если честно.
Слишком рано родился Димасик, слишком быстро я стала человеком, от которого зависит жизнь другого человека.
Пока мои одноклассницы и однокурсницы гоняли по клубам и койкам, я занималась ребенком, мужем, семьей, работой.
Да и потом, после развода, не пустилась во все тяжкие.
Какие уж тут тяжкие, когда сын, квартира, работа?
И нет, когда Димас подрос и пошел в школу, легче не стало. Просто одни сложности сменились другими, вот и все.
Мой парень в школе был хулиганистым, бешеным и мало способным в разговоры. Все вопросы с одноклассниками решал жестко, с учителями не лебезил, учился не особенно хорошо. Неудивительно, что его очень сильно “любили” класснуха и школьный психолог. А у завуча мой телефон, кажется, был на автодозвоне… Веселое было время, бр-р-р… До сих пор, стоит вспомнить, мурашки