– И вам нравится писать ваши письма? Думаю, вы не испытываете особых трудностей в поисках героев, о которых пишете.

– Никаких. Случаются недели, когда я не знаю, с чего начать… столько всего хочется сказать. Обычно я описываю то, что пережила лично. Ночи в бомбоубежище, утро после налета. Разговоры с людьми, так или иначе пострадавшими. Всякое такое.

– Качу определенно нравится то, что вы делаете. Как ваши колонки, так и статьи, которые вы пишете для «ПУ».

– Правда? – А потом, хотя с ее стороны было глупо задавать такой вопрос: – И что он вам сказал?

– Помимо всего прочего – что вы умеете сделать свой рассказ трогательным, при этом не манипулируя читателем. И никогда не срезаете углы, как бы вас ни гнали поскорее закончить.

– Это… очень мило с его стороны, – пробормотала она. – Я рада, что Кач мной доволен.

– Его вы, значит, называете Кач, а я для вас капитан Беннетт?

Он, кажется, твердо намерился смутить ее. Какая ему разница, как она его называет?

– Вас, кажется, Чарльз зовут?

Он тихонько застонал, скорчил шутливую гримасу.

– Да, но я терпеть не могу это имя. Моя мамаша по какой-то причине решила назвать меня Чарльз Стюарт, такое вот двойное имя. В честь Красавчика принца Чарли[8]. Хотя этот тип был упрямым олухом.

– И как вы хотите, чтобы я вас называла? Чарли? Чак? Чаз?

– Ха! Нет. Беннетт годится. Просто Беннетт.

– Хорошо. Пусть будет так, Беннетт.

Это почему-то показалось ей еще большей дерзостью, чем обращение «Кач» к главному редактору.

– Ну? Видите? И совсем нетрудно.

Поезд прибыл на «Кингс-Кросс», и им понадобилось какое-то время, чтобы перейти с одной платформы на другую, поскольку люди уже начали столбить места в ожидании вечерних налетов. Руби поблагодарила – и уже не в первый раз – свою счастливую звезду, что у нее каждую ночь есть безопасное и удобное место, где она может укрыться.

Платформа на линии Пиккадилли уже была переполнена, и им пришлось пропустить два поезда, пока не пришел третий, не набитый под завязку.

– Так вы сказали, что недавно начали… – заговорила она, но резко замолчала, когда он нахмурился и покачал головой.

– Извините – не здесь. Слишком много народа.

И только когда они вышли из поезда и поднимались по ступенькам станции «Алдерсгейт», он наклонил к ней голову и начал говорить, щекоча ее ухо:

– Извините. Дело в том, что мне вообще запрещено говорить о моей работе. Я понимаю, может показаться, что я проявляю чрезмерную осторожность.

– Ничуть. Нельзя разбалтывать тайны. По крайней мере, об этом говорят плакаты в метро. Но я поняла, что работа, которой вы заняты, интересная.

– То так, то сяк. По большей части все довольно скучно. Я думал, такое невозможно, но иногда она даже скучнее работы барристера.

– А я считала, что работа юриста – я имею в виду барристера – по-настоящему интересна. Присутствовать в суде, стоять перед судьей. Каждый день решать жизненно важные вопросы.

– Это не мой случай. Я специализировался на международных законах. Торговые отношения и договоры.

– Значит, вы по работе не скучаете?

– Иногда. Сильно скучаю по моим коллегам. А вот по чему я ничуть не скучаю, так это по треклятому парику.

– Что? Парику?

– В Британии судьи и барристеры в суде носят парики. Завитые парики. Вообразите себе такую штуку, какую носил ваш Джордж Вашингтон. Их делают из конского волоса, а потому вся голова зудит ужасно.

– И где же ваш парик теперь? – спросила она, поддразнивая его. – На дне Темзы?

– Ах, какая заманчивая мысль. Нет, пока, на время войны, убран в шкаф вместе с мантией. Одному богу известно, когда они снова увидят свет дня.

Она вдруг поняла, что они уже несколько минут стоят перед «Манчестером». Может быть, он собирается пригласить ее на обед?

Его следующие слова пресекли эту мысль на корню.

– Мне, пожалуй, пора – у меня еще встреча сегодня вечером. Иначе я бы пригласил вас перекусить.

– Что делать. А я попытаюсь поработать до первой сирены. Не могу поверить, что сегодня еще ни разу ее не слышала. Может быть…

– Нет, снаряды прилетят. Не сомневайтесь. Обещайте мне, что непременно спуститесь в убежище. Люди погибают, потому что устали и остаются в кровати, когда начинают выть сирены. Даже если снаряд не попадет в отель, его осколки всегда могут залететь в окно и разорвать человека на части.

– Не волнуйтесь, – заверила она его. – Я всегда спускаюсь в подвал.

– Хорошо. Ну что ж, тогда всего хорошего.

– Всего хорошего, Беннетт. Спасибо, что проводили.

Он развернулся, перешел на другую сторону улицы и вскоре исчез в метро. И только когда он исчез из вида, она побрела в отель, в свою тихую уютную комнату, чтобы читать и работать, пока не раздастся вечерний вой сирен.

– 8 –

Ноябрь 1940

Они могли бы сесть в поезд на север, но станция в Ковентри все еще ремонтировалась после налетов неделю назад. И поэтому Мэри позвонила какому-то другу своего друга, который в свою очередь знал одного автовладельца, готового одолжить им машину.

Они договорились встретиться у станции метро «Тоттенхам-Корт-роуд» неподалеку от квартиры Мэри. Руби пришла ровно в девять часов, но ее коллега появилась только через полчаса – выехала из-за угла на маленьком бойком «Беби Остине».

Когда они вырвались из лабиринта лондонских улиц на главную дорогу, ведущую на север, Руби чуть не выворачивало наизнанку. Мэри не только неслась с сумасшедшей скоростью и с помощью клаксона общалась с другими водителями, она еще и курила одну сигарету за другой, объясняя это тем, что всегда нервничает за рулем.

– Нет, тебе непременно нужно научиться водить машину, – заметила Мэри. – Для женщины это важно. Дает тебе свободу.

– Я с тобой согласна, но в Нью-Йорке никто не ездит, кроме таксистов. Мне казалось, что учиться водить не имеет никакого смысла.

А еще она не могла себе представить обстоятельства, в которых сможет себе позволить купить такую дорогущую вещь, как машина, но этот вопрос сегодня не подлежал обсуждению.

– И тебе никогда не хотелось уехать за город? Подышать свежим воздухом? – спросила ее подруга, выдыхая облако удушающего дыма.

Руби опустила стекло на несколько дюймов, потом ответила:

– Для прогулок есть Центральный парк. Вот где много зелени и свежего воздуха. Но дело в другом. Ты ведь говорила, что тебе не нравится за городом. Поэтому ты и уехала из Шотландии.

– Жить мне там не нравится, но я не против приезжать туда время от времени.

Руби, впервые после того, как села в машину, посмотрела на свои наручные часы. На той скорости, с которой они едут, подумала она, до Ковентри они доберутся к полудню.