Шрифт:
Закладка:
Статьи о Блице – так люди начали называть воздушные налеты[6] – стали для них с Мэри хлебом насущным, и большáя часть ее вклада была отправлена в Нью-Йорк для «Америкен». Весь мир, казалось, следил за Лондоном и требовал информации об источнике мужества, который помогает выжить горожанам.
Неделю спустя после начала бомбардировок Руби и Мэри отправились в командировку на восток в Силвертаун – городок, населенный главным образом представителями рабочего класса, втиснутый между Королевским портом Альберта и Темзой; по периметру городка расположились бензохранилища, химические заводы, сахарные заводы, газогенератор и десятки всевозможных складов, набитых легковоспламеняющимися изделиями. Одной искры было бы достаточно, чтобы вызвать в Силвертауне разрушительный пожар, а продолжительная бомбардировка люфтваффе могла бы сравнять это место с землей.
– Мне это представляется конъюнктурщиной, – возразила Руби, когда Найджел в начале недели выдал это задание. – Мы можем принести больше вреда, чем пользы.
– Туда едут журналисты со всех концов страны, – настаивал он. – А вы хотите, чтобы мы упустили эту тему, потому что она может повредить нежным чувствам какого-нибудь докера?
– Я только хотела сказать…
– Я знаю, что вы хотели сказать, – прервал ее Кач. – Но дело в том, что нам нужна эта статья. Это не подлежит обсуждению. Но вы можете написать так, чтобы никого не обидеть. Задавайте как можно меньше вопросов. Пусть люди говорят сами – вот о чем вы должны помнить. Дайте им говорить.
И они отправились в Силвертаун, прошли по разрушенным улицам городка, поговорили со всеми, кто выказывал такое желание. Кто-то отворачивался при виде Руби с блокнотом и Мэри с камерой. Некоторые срывались на слезы, не в силах говорить. Но большинство охотно, чтобы не сказать весело, отвечали на ее вопросы.
Лучшее интервью, то, которое Руби запомнила на всю жизнь, состоялось с первым человеком, которого они там увидели. Он, весь покрытый слоем мелкой серой пыли, сидел на груде обломков, прижимая к груди статуэтку стаффорширского терьера. За его спиной дымились руины нескольких скромных домов.
– Доброе утро, – сказала Руби, ощущая нервическую сухость во рту. – Меня зовут Руби Саттон, я корреспондент журнала «Пикчер Уикли». Это моя коллега Мэри Бьюканен. Извините, что беспокоим вас, но не могли бы вы поговорить с нами, если вы не возражаете? – Она затаила дыхание, уверенная, что он им откажет.
– Чего я вдруг буду возражать – вы такие хорошенькие девчата. Вона смотрите, что нам тут немчура устроила.
– Я, хмм…
– Но наши ребятки тоже им наваляли вчера вечером. Парень из противовоздушной обороны мне сам сказал сегодня утром. Полетели домой зализывать раны.
– Это точно. А здесь… это был ваш дом?
– Был. На конце улицы стоял. Мало что от него осталось.
– Но собаку вашу вы спасли.
Он опустил глаза, удивленный ее словами, но понял, что она имеет в виду – фигурку собаки в его руке.
– Ах да. Только половинка из пары. Это моей матери. Она бы взбесилась, если бы узнала, что я позволил им разбить одну.
– Если не возражаете, расскажите мне, что случилось.
– Я был в пабе, когда зазвучали сирены. И почти сразу после сирен одна за другой стали падать бомбы. И мы спрятались в их подвале, набились туда, как сардины в банку, и сидели, пока не дали отбой. Тут столько дыма было с утра. Рук перед собой не видать. Мой дом… я когда вернулся, его не было, а вместе с ним и улицы.
– Я вам так сочувствую.
– Тут рядом были соседи, милая пара такая. Не так чтобы разговорчивые, но все же дружелюбные. Она с тростью ходила, а он всегда говорил, что никогда ее не бросит. Парень из воздушной обороны сказал… он сказал, они пытались укрыться под лестницей, но дом обвалился на них, а потом пожар…
Он отвернулся, вытер глаза рукавом, и Руби поймала себя на том, что глотает слезы.
– Я себя ругал, – продолжил он, – когда так рано отправился в паб в субботу. Моя хозяйка устроила бы мне за это головомойку. А если бы я был дома, я бы укрылся в убежище на Ориентал-роуд, оно самое ближайшее. А бомба в него прямо и угодила. Всех поубивало.
– Ваша жена?.. – мягко спросила она, страшась худшего.
– Она умерла несколько лет назад. А увидела бы наш дом, так все едино тут же умерла бы на месте.
Руби встала на колени на землю, ничуть не заботясь о своих чулках.
– А вам есть куда пойти?
Он не ответил, его взгляд был устремлен в точку над ее плечами, и ей на мгновение показалось, что она зашла слишком далеко. Потом он выпрямился, расправил плечи и посмотрел ей в глаза.
– Со мной ничего не случится, можете не волноваться. Моя дочка живет за Луишамом. Она сейчас едет сюда, чтобы забрать меня. А я пришел посмотреть, не найду ли чего своего среди этих обломков.
– Мне очень жаль, что это случилось с вами, мистер…
– Джемметт. Но вы можете называть меня Билл.
– А вы меня – Руби. Я могу что-нибудь для вас сделать? Тут есть столовая на колесах неподалеку. Принести вам чая?
– Не, со мной все будет в порядке. Но все равно спасибо.
Пока Руби и Билл разговаривали, Мэри фотографировала. Все время и чуть ли не украдкой, и если бы не щелчки затвора камеры, то ее присутствие было бы вообще незаметно. Теперь она подошла и похлопала Руби по плечу.
– Нам пора.
– Мэри права, к сожалению. Вы не возражаете, если мы используем ваше имя и фотографии в журнале? Статья, вероятно, появится в выпуске, который выйдет на следующей неделе.
– Буду ли я возражать? Да обо мне вся улица станет говорить. Я, в общем…
Только улицы, конечно, больше не было.
– Вы очень смелый человек, – воскликнула Руби. – Ваша жена наверняка гордилась бы вами.
– Спасибо, что так говорите. Я вот только не могу понять – что вас привело сюда из Америки? Если вы не возражаете против моего вопроса. В такие времена я бы посоветовал вам сидеть дома. Там у вас безопаснее.
– Но и вполовину не так интересно. Если бы я осталась дома, то не познакомилась бы с вами. Удачи вам, Билл.
– И вам удачи, Руби.
В конце сентября после третьего вечернего цикла – вой сирен, убежище, отбой – она, будучи не в состоянии спать, час за часом описывала жизнь в Лондоне во время ночных налетов: сирены, укрытие в убежище, часы ожидания. Ужасные мучения
