– Эти «деятели» на все способны. Но для какой цели?

– Может, из разведывательных соображений интересуются мысом Столбчатым?

– Их все советское интересует. Однако при том раскладе, что имеется, – недоказуемо.

– А отсутствие рыбы на борту?

– Разве это довод? Рыбакам просто не повезло. Ловили, да не выловили, вытащили пустой невод.

– Предположим. Тогда взгляните на снасти…

Сивоус нахмурился, подошел к неводу и для верности даже потрогал. Было совершенно очевидно: снастями давненько не пользовались.

Краем глаза Михаил заметил, с каким вниманием наблюдает за их действиями шкипер. «Горячо! – подумал. – Мы где-то близко от истины!» Но шкипер ощутил на себе взгляд и отвернулся.

– Тут что-то нечисто, – заметил Михаил.

– Предчувствия да предположения не могут служить основанием для задержания, – заметил Сивоус.

– А испорченный двигатель? А сети, которыми не пользовались, – горячился Горбатов.

– Вы ведь сами понимаете, товарищ лейтенант, насколько эти доводы несерьезны, – вздохнул Сивоус. – Так что придется отпустить.

Пограничный катер медленно отвалил от шхуны. Горбатов, усевшийся на привычное место, угрюмо молчал. Он был уверен: их обвели вокруг пальца. А сгрудившиеся на корме рыбаки с издевкой смотрели вслед.

Сивоус, придвинувшись вплотную, улыбнулся.

– Что так мрачны? – спросил. – Эта шхуна не первая и не последняя в жизни… А вы, однако, наблюдательны, Михаил Демидович. С чем и поздравляю. Отличное качество и, уверяю, не всем дано!..

Докопаться до истины

Скалистый было не узнать. Полторы недели назад, когда корабль уходил на границу, все вокруг было серым, тусклым. Окутанные зябким туманом, громоздились покрытые пятнами грязного снега угрюмые скалы, а в расщелинах, где негде разгуляться пронзительному ветру, едва пробивалась травка.

Сейчас остров расцвел. Михаил с удовольствием вглядывался в знакомые и в то же время разительно изменившиеся окрестности. Склоны сопок, плавно сбегавшие к бухте, покрылись сочным изумрудом разнотравья, частыми островками курильского бамбука, всю зиму простоявшего пожухло-желтым. Листва опушила деревья. Белоснежная кипень черемухи радовала глаз. Горбатов шагал по пирсу и с каким-то неведомым ранее чувством восхищения и горечи отмечал происшедшие перемены. Как красиво вокруг! И как немило, будто чужое. А ведь здесь долгие годы служил отец. Был командиром корабля, потом начальником штаба бригады. Тут и Михаил появился на свет, только не на земле, а в океане.

Матери подходило время рожать, и она решила отправиться в Южно-Курильск: на Скалистом не было ни госпиталя, ни больницы, ни тем более роддома. Теперь сюда два раза в неделю приходят комфортабельные пассажирские теплоходы, привозят людей, почту, грузы. А в то время не было даже регулярного сообщения с Большой землей, как тут называют Кунашир. Добраться до Южно-Курильска можно было лишь с оказией. Для жен офицерского состава таковой оказывался, как правило, все тот же пограничный корабль, на котором служили их мужья.

Именно на такой «попутке» и отправилась мать. Вместе с ней на корабле, где командиром был отец, плыли другие женщины. Они направлялись по своим делам, кто за чем. Многие были с детьми. Стояло жаркое лето, и все надеялись, что путешествие будет недолгим и приятным: до Кунашира всего четыре-пять часов хода.

Однако едва корабль успел покинуть Скалистый, как с самолета, патрулировавшего над морской границей, поступила радиограмма: «В наших водах две иностранные шхуны. Ведут лов». Прозвучал сигнал тревоги. Экипаж занял места по боевому расписанию. Женщинам с детьми командир приказал спуститься вниз и разместиться в матросских кубриках.

Матери от волнения стало плохо, и фельдшер, совсем еще молодой, дал ей валерьянки – единственное успокоительное средство, обнаруженное в корабельной аптечке.

Корабль полным ходом шел в район местонахождения нарушителей. Расстояние оказалось неблизким. Наконец на горизонте показались две шхуны. Заметив пограничников, рыбаки начали поспешно удирать. Одно судно удалось догнать сравнительно быстро. На ходу высадили осмотровую группу, обнаружившую в трюме семь тонн крабов. Браконьеров поймали с поличным, за что им предстояло ответить по закону.

Вторая же шхуна, не реагируя на сигналы и предупредительные ракеты, продолжала удирать. Однако Демид Горбатов был не из тех командиров, от которых безнаказанно уходили нарушители. Мотористы выжали из двигателя все, что возможно, и браконьеры, уже радовавшиеся, что их не задержали в советских водах, были перехвачены в последний момент, у самой границы.

Нетрудно представить, каково при такой гонке пришлось женщинам. Преследование шхун и конвоирование их к Скалистому продолжалось восемнадцать часов. В кубриках укачало буквально всех, а у матери начались преждевременные роды. Принимать их пришлось тому же юному фельдшеру, никогда прежде этим не занимавшемуся.

Отец рассказывал: Михаил издал первый свой крик при входе в бухту.

По древнему поверью, рожденный в море непременно должен стать моряком. А Михаил тем более – и дед, и отец моряки. Еще школьником сын частенько повторял:

– Я догоню тебя, батя. Вот увидишь!

– Догнать – не фокус, – возражал тот. – Ты должен добиться большего.

– Рассчитываешь увидеть меня адмиралом? – спрашивал сын.

– Не откажусь. В добрый час, – смеялся отец и, посерьезнев, задумчиво говорил: – Сначала стань человеком, а потом… Мой батя, твой дед, был мичманом. Я – капитан второго ранга. Тебе идти дальше…

Эх, знал бы батя, как его наследник, став морским офицером-пограничником, несет службу. Как по-бурлацки натужно тянет лямку, растеряв радужные мечты… Ошибся, что ли, в выборе профессии? Не привлекают больше морские горизонты. А раз так, надо, пока не поздно, уходить. Но как об этом напишешь бате? Какой будет для него удар…

Деревянная, без малого в триста ступеней, лестница, зигзагом проложенная по откосу от пирса прямо к штабу, показалась Михаилу непривычно длинной. Обычно он взлетал по ней. Сегодня же вроде и выспался, а голова тяжелая, во всем теле усталость. Преодолевая пролет за пролетом, Горбатов выбрался на верхнюю площадку и тут же увидел спешившего навстречу офицера. Однако не сразу узнал его. Лишь когда тот обрадованно закричал: «Миха!