Шрифт:
Закладка:
Подозрительная шхуна
Стоя на мостике, лейтенант Горбатов привычно вглядывался в иссиня-зеленую, простиравшуюся до самого горизонта гармошку волн. Вынырнувшие из воды, как всегда неожиданно, две вершины начали быстро расти, раздвигаться вширь. И вот уже на их позолоченных восходящим солнцем склонах стали видны снежные прожилки. Одна вершина – вулкан Менделеева, могуче расправивший плечи пологих склонов; вторая – Тятя со срезанной шапкой.
Чем ближе подходил пограничный корабль к острову Кунашир, тем четче проступали изломы скал. Лейтенант смотрел на них и вспоминал деда. Летом сорок пятого тот высадился здесь со своими разведчиками и принял бой, оказавшийся для него последним. На этом война закончилась.
Дед, Михаил Демидович, – заслуженный человек. Полвека отдал флоту, из них почти четыре года воевал в Заполярье. Внуку от старого боцмана достались в наследство отблески его славы и имя. У них в семье традиция – давать сыну имя деда. Михаил, Демид, снова Михаил. А с именем наследовали не только дух предков, а и профессию.
Военно-морское училище Михаил окончил с отличием. На предложение служить в морских частях пограничных войск откликнулся с энтузиазмом. Учеба, спорт, служба давались ему легко. Михаил был высок, статен и, как утверждали некоторые девчонки, хорош собой, особенно в морской форме. Профессия военного моряка привлекала романтикой, а пограничная служба – тем более. Погони, схватки, задержания, конечно, обязательно с риском для жизни. Будущая служба еще заманчивее стала, когда его начали учить выслеживанию нарушителей, распознаванию их хитростей, уловок. И Михаил все больше укреплялся в мысли, что выбрал правильный путь. На Тихий океан же попросился потому, что это не только граница, а и суровый край – есть где проверить себя в деле.
Подобные мысли вслух высказывать почему-то не принято. Могут подумать – нескромен. И зря! Честолюбие военному человеку (Михаил в том уверен) необходимо. Оно – стимул для продвижения по службе. Ничего худого в том, что стремишься достичь большего, нет.
Желающих ехать на Тихий океан оказалось много, гораздо больше, чем вакантных мест. Михаилу при отборе отдали предпочтение как отличнику. Учли, наверное, и то, что он представитель морской династии, – отец ведь тоже был военным моряком. На мандатной комиссии Михаил так и заявил: «Хочу продолжить семейную традицию: быть там, где труднее всего!» И Горбатов поехал на Курилы.
Первые же месяцы пребывания на границе его разочаровали. Не так он себе все это представлял. Изо дня в день одно и то же: высадки, осмотры, проверки. Никакой опасности, ни малейшего риска. Они задерживают шхуны японских рыбаков, которые занимаются браконьерством. Да и с теми миндальничают. Вместо того чтобы схватить с поличным не в меру жадных рыбаков и взгреть как следует, дабы другим было неповадно, ведут переговоры. А тут еще командир попался, словно задубелая вобла. Корректен, вежлив, но, как говорят, мягко стелет, да жестко спать. Ни в чем спуску не дает. Ему и в голову не приходит, что человек может что-то забыть. Ну почему бы ему что-то не напомнить помощнику, если видит, что тот закрутился? Повтори еще раз, язык не отвалится. Так нет… Это глухому, видите ли, две обедни служат. А офицеру, если он забыл выполнить указание начальника, полагается взыскание. Оно, взыскание, очень, мол, хорошо память укрепляет…
Горбатов уверен, что характер командира отразился и на его внешнем облике: сухой, скулы выпирают, кадык, того и гляди, кожу проткнет, лицо выбрито до синевы. Говорят, командир болен чем-то, и его собираются положить на лечение в госпиталь, а он сопротивляется изо всех сил. Только медики все равно верх возьмут, с ними спорить трудно. Интересно, кого Плужников за себя оставит?
По штату замещать командира положено помощнику. Но за год службы у Михаила с Плужниковым отношения так и не сложились. Внешне все выглядит нормально – никаких трений. Но Михаил-то чувствует: каждый его шаг вызывает у командира несогласие, во всяком случае, не очень одобряется. Впрочем, многое зависит от комбрига Ушинского…
Сзади послышались шаги, прервавшие размышление Михаила. Только у штурмана, лейтенанта Пчелкина, имевшего, по боксерской классификации Михаила, категорию «мухи», была такая легкая походка.
– Здорово, старина! Как вахта? – спросил Пчелкин.
– Порядок, – буркнул Михаил, не очень довольный его появлением. Он не любил, когда ему мешали думать.
– Командир отдыхает?
Вопрос, по мнению Михаила, был дурацкий. Раз помощник на мостике, что еще может делать Плужников, отстоявший ночную вахту?
– Тебе что-нибудь надо? Или пчелка прилетела соленого ветерка хлебнуть? Похоже, надоело тебе в штурманской норе сидеть.
Пухлые губы Пчелкина, растянутые в улыбке, дрогнули.
– За такой тон можно и по шее схлопотать, – отозвался он обиженно.
– Уж не от тебя ли, Лешенька?
С высоты своего роста Михаил окинул насмешливым взглядом тонкую, изящную фигуру товарища. Они знакомы еще с училища, были в одной роте, только в разных классах. Как все мужчины маленького роста, Пчелкин был болезненно самолюбив и, чтобы как-то компенсировать недостаток мускульной силы, регулярно занимался гимнастикой. Горбатов прекрасно об этом знал. Он любил Пчелкина, но отказаться от удовольствия подтрунить над Алешкой не мог. «От моих шуток не похудеешь, а злей будешь», – приговаривал. На что Пчелкин неизменно с убеждением отвечал: «А мне не надо – злей!..»
Пчелкин и в самом деле был добрым, даже излишне мягким, как считал Михаил. Вместо того чтобы власть употребить, Алешка многое прощал своим подчиненным и чаще просил, чем приказывал. Вот и сейчас он не обиделся, а примирительно заметил:
– Я проложил новый курс. Дана команда идти к проливу Екатерины.
– Приказ не обсуждают, – развел руками Михаил, обрадовавшись, что размолвка не переросла в ссору.
– На траверзе мыса Докучаева будем поворачивать к северу…
– К северу, так к северу… Ты лучше расскажи, что Наташа пишет.
В бригаде ни для кого не было секретом, что невеста Пчелкина москвичка Наташа этим летом заканчивает институт и
