– Что у вас там с помощником – не все ладится?

– Да как сказать… – нерешительно протянул Плужников.

– Так прямо, без обиняков, и говорите.

– Особых претензий к лейтенанту Горбатову нет. Свои обязанности он исполняет.

– И все-таки, чувствую, вас что-то тревожит.

– Понимаете, Виктор Андреевич, парню двадцать три. В таком возрасте земля под ногами должна гореть, а он какой-то…

Плужников запнулся, подыскивая слово поточнее. Он не хотел быть необъективным. К тому же считал и себя отчасти виновным в том, что Горбатов с каждым днем все больше теряет интерес к службе.

– Словом, корабль вы бы ему не доверили? – напрямик спросил Ушинский. – Так я вас понял?

Плужников отозвался не сразу. На сухом скуластом лице отразились колебания, и Ушинский понял, что в своем предположении не ошибся.

Капитан 1-го ранга не зря спрашивал о Михаиле Горбатове. Его очень беспокоила судьба молодого офицера, не сумевшего за два года хоть в чем-то себя проявить.

Но Ушинский тревожился не только потому, что речь шла о непосредственном подчиненном. Михаил был сыном старого друга – Демида Горбатова, с которым они вместе служили еще лейтенантами. Он знал и деда Михаила – старого мичмана, уважал его. Потому и считал себя за лейтенанта в ответе. В кармане к тому же лежало письмо от Демида, в котором тот на правах друга спрашивал о сыне…

– Простите, Виктор Андреевич, – заговорил после паузы Плужников, – но мне бы хотелось подумать, прежде чем окончательно ответить на ваш вопрос. И посмотреть! Так будет надежней.

– Что ж, не возражаю. Посмотрите, подумайте, – согласился Ушинский. – Горбатов, насколько мне известно, с отличием окончил училище. Блестящую характеристику получил и на пограничных курсах переподготовки. Так в чем же дело? Что с ним случилось? Давайте-ка, Игорь Александрович, попробуем разобраться вместе. Договорились?..

Сказал и подумал, что должен был раньше обратить внимание на лейтенанта Горбатова. Да все дела, дела, затянула текучка, а работать с людьми некогда.

Ушинский встал, давая понять, что неофициальная часть разговора окончена. Был он высок и плотен. Тужурка плотно облегала спортивную фигуру.

– А теперь о делах сугубо пограничных, – сказал капитан 1-го ранга, отдергивая занавес, закрывавший карту. – Сожалею, что сокращаю вам время отдыха, но обстановка на границе осложняется. В этом районе, – комбриг обвел карандашом вокруг острова Кунашир, – наблюдается какая-то подозрительная возня. Вы застали шхуну в наших водах, заставы на островах тоже доносят о появлении неизвестных судов. Очень мне это не нравится. – Ушинский повернулся к Плужникову и уже иным, приказным гоном сказал: – Выходите сегодня в ночь. Вам предстоит…

Окончив постановку задачи, Ушинский прикрыл карту и устало опустился в кресло.

– Постарайтесь выяснить, – глядя на Плужникова, проговорил он раздумчиво, – что интересует здесь представителей сопредельного государства. Надо… Надо докопаться до истины!

Старый знакомый

В каюте было настолько душно, что пришлось включить кондиционер. Горбатов, сдавший вахту Плужникову, сбросил тужурку и подсел к столу. Пора, подумал, черкнуть домой письмецо. Мать, наверное, волнуется: от ее единственного сыночка столько времени нет вестей. Раз не пишет, определенно что-то случилось.

Достав ручку, Михаил придвинул блокнот и задумался. О чем же написать?.. Он нежно любил мать, и все-таки с некоторых пор его стала раздражать излишняя женская опека, охи и вздохи по поводу здоровья, словно сыночку десять, а не двадцать с гаком. Если бы не отец, совсем бы скис от материнского обожания.

Так о чем же написать родителям? О буднях, серых, как мышь? О том, как другим иногда удается задержать нарушителей, а он лишь досматривает шхуны японских браконьеров? Или о натянутых отношениях с командиром?.. Мама разохается, а бате рассказывать стыдно. Пожалуй, можно сообщить о встрече с Маховым. Родители его знают. Однажды во время каникул Михаил привез закадычного дружка домой. Василий, тихий, вежливый, воспитанный, пришелся ко двору. Отец о нем сказал: упорный парень, что означало в его устах высшую похвалу. Батя оказался прав, друг действительно пошел в гору… Впрочем, какие они теперь друзья? Встретились, а говорить не о чем. А все из-за нее, Клавы Озерцовой…

Так и не написав ни строчки, Михаил отложил ручку. Какие странные коленца, однако, выделывает судьба! Он же сам… Сам от нее отвернулся, а теперь вроде бы жалеет? Заявил тогда Ваське, что фифа эта надоела хуже горькой редьки… Ох, как Маховой вскинул голову, как пронзил взглядом!

– Хочешь, – спросил, – избавлю?

– Каким же образом? – оторопел Михаил.

Маховой спокойно, будто речь шла о давно обдуманном, сказал:

– Я на Клаве женюсь.

– Вот так сразу? – спросил Михаил. – Для такого шага надо, как минимум, любить человека!..

– А я и люблю! Давно… Я знаю Клаву с незапамятных времен, когда она еще под стол пешком ходила…

Клава и Василий в детстве жили в рыбацком поселке, учились в одной школе. На три года старше девочки, Василий покровительственно сопровождал ее домой, пренебрегая насмешками товарищей, после чего бегом возвращался к себе на противоположный конец поселка. Потом они встретились во Владивостоке, куда она приехала учиться.

Василий, собственно, и познакомил Клаву с Михаилом. Курсанты частенько ходили в расположенный по соседству с училищем институт культуры. По воскресеньям днем там гремела музыка. В ослепительном свете, льющемся из старинных хрустальных люстр, девушки выглядели ярко, нарядно, одна красивее другой. Но Михаил почему-то сразу обратил внимание на одиноко стоявшую в стороне от танцующих фигурку. Девушка прислонилась к массивной мраморной колонне, заложив руки за спину, и тоже разглядывала их.

– Фартовая девочка. Смотрит дерзко! – шепнул Михаил, подталкивая Василия в бок.

Маховой не сразу понял, о ком речь, а увидев девушку, обрадовался.

– Это же Клавочка Озерцова, – сказал он, – дочь бригадира нашего колхоза. Батя ее – капитан лучшего рыболовецкого сейнера, Герой Социалистического Труда. Да и сама Клавочка – замечательная. Хочешь, познакомлю?

– Валяй, – снисходительно разрешил Михаил, – натиск и быстрота – спутники победы!

Горбатов