Шрифт:
Закладка:
Полина Виардо. Художник Т.А. Нефф
Чувство, внушенное певицей Тургеневу, было из разряда космических и сродни безумию. Вот строчки из тургеневского письма 1860-х годов: «Я уверяю вас, что мое чувство к вам есть то, чего мир не знал доселе, что никогда не существовало прежде и никогда не повторится вновь». Так действовала эта женщина на Тургенева. Однако все поклонники рано или поздно освобождались от ее чар. И только Иван Сергеевич остался с Полиной до конца дней своих, хотя не мог не видеть ее слабостей и несовершенств. Он исповедовался графине Ламберт, ставшей поверенной в его сердечных делах: «Дон Кихот по крайней мере верил в красоту своей Дульцинеи, а нашего времени донкихоты и видят, что Дульцинея урод, а все одно бегут за нею».
Иногда он возмущался, стремился освободиться от любовного морока, пытался устроить свою личную жизнь без Полины. Но, надеясь обмануть себя, он только морочил бедным женщинам голову. Он отверг чувства Татьяны Бакуниной, предложив взамен отношения исключительно литературно-эпистолярные. В 1854 году Иван Сергеевич начал ухаживать за 18-летней Ольгой Тургеневой, дочерью своего кузена – увлечение быстро сошло на нет, а Ольга стала прототипом героини Татьяны в романе «Дым». Из-за Тургенева сестра Льва Толстого Мария развелась с мужем. Но писатель в решительный момент отказался от женитьбы. Мария с горя ушла в монастырь. Раздосадованный Лев Толстой даже вызвал Тургенева на дуэль. К счастью, она не состоялась, но два классика долго потом не общались. Мария Толстая стала прообразом Верочки из повести «Фауст».
«На краю чужого гнезда» писатель прожил 38 лет, время от времени позволяя себе побочные легкие увлечения. Его последней любовью стала актриса Александринского театра Мария Савина. Ей было 25 лет, писателю – 61 год. Савина настолько ярко исполнила роль Верочки в пьесе Тургенева «Месяц в деревне», что после спектакля писатель встретил актрису за кулисами с огромным букетом роз.
Но, вероятно, кончина законного супруга Полины Луи Виардо, позволила Тургеневу соединиться с любимой в долгожданном законном, но – увы! – очень кратковременном браке: он умер в том же году, что и его предшественник.
Здраво оценив ситуацию, практичная Эдокси наступила на горло надежде, тяжелой, непреходящей ненавистью возненавидела обидчика и огляделась вокруг.
Еще при первом знакомстве двадцатидвухлетний бедный поэт Некрасов влюбился в неприступную и в то же время такую милую и приветливую смуглую скромницу. На что он надеялся? В сравнении не то что с барственным красавцем Тургеневым, но даже с элегантным лощеным Панаевым он выглядел бледно. Один из современников свидетельствовал: «Панаев был человек истинно порядочный, порядочной фамилии и порядочных связей; наружность его была весьма красивая и симпатичная, тогда как Некрасов имел вид истинного бродяги и по наружности, и по общественному положению». Чахлый, низкорослый, с редеющими плоскими волосами, с большими неухоженными руками, торчащими из рукавов поношенного сюртука, он представлял фигуру совсем не романтическую. Однако самоуверенности в нем было хоть отбавляй.
Некрасов признался в любви жене друга, но не стал героем ее романа. Ее сердце оставалось спокойным, и она всячески отстраняла его от себя, тем самым только разжигая страсть упрямого и самолюбивого человека.
Николай был без ума от любви и сгорал от страсти. Упорный в своих стремлениях молодой поэт не сдавался, и скоро Авдотья уже благосклонно принимала его преклонение, рассматривая как еще один элемент комфорта, не более.
Ставшая впоследствии знаменитой история о катании на лодке Некрасова и Панаевой, возможно, явилась поворотным пунктом в их отношениях. Авдотье нравились ухаживания Некрасова, и пусть бы так навсегда и оставалось. Отправляясь на прогулку по Неве, красавица думала, что они просто приятно проведут время, он будет восхищаться ее красотой и уговаривать уступить. Она в очередной раз (все-таки приятно!) выслушает дифирамбы. Так и вышло. Однако, когда на середине реки Николай снова поклялся, что жизнь без нее ему не в радость и вовсе не нужна, она скептически заметила, что это всего лишь пустые слова. Некрасов бухнулся в воду и стал тонуть, поскольку плавать не умел[11]. Его успели спасти. Мокрый и дрожащий поэт снова пообещал лишить себя жизни, если Авдотья не ответит ему взаимностью.
После попытки утопиться его слова уже не казались такими легковесными. Молодая женщина впервые задумалась, какой станет ее жизнь без обожания Некрасова. Несветский, некрасивый, уже изрядно потрепанный жизнью Некрасов все же не был ей противен. А его деловой хваткой, предприимчивостью и быстротой реакции на все новое, передовое, перспективное она даже восхищалась. Век был суров и груб. Он требовал «дельности»: полезности, дисциплины и трезвости. Куда было тягаться с энергичным и предприимчивым хищником Некрасовым блаженно-расхлябанному, подверженному извинительному мелкому разврату, фланированию по клубам и кокоткам, «человеку со вздохом», как сам себя называл, Ивану Панаеву?! Он совсем не был циничен, но считал, что всякие возвышенные человеческие чувства по своей сути также состоят из стремления каждого к собственной пользе. Он рассматривал брак как своего рода любовный конформизм или сговор ради всякого удобства, всякой выгоды. Что это еще и непростой душевный труд, он понял значительно позже, уже в конце жизни.
Постепенно настойчивое и упорное обожание молодого Некрасова пробудила ответное чувство в Авдотье Яковлевне. И спустя некоторое время она уступила его страсти. Известный писатель и критик К.И. Чуковский, изучавший биографию Панаевой и скрупулезно собравший разнообразные свидетельства современников, создал на страницах своей книги «Жена поэта» (1922) обаятельный образ красивой, умной, доброй, правдивой и артистичной женщины, стоящей перед мучительным выбором: любовь или долг? Ни о каком «бездумном адюльтере» между Панаевой и Некрасовым не может быть и речи, утверждает и современный критик Н.Н. Скатов: только «высокие, высокие!» чувства и взаимное уважение.
Из-за отсутствия достоверных материалов исповедального характера – писем, дневников, освещающих психологию каждого из «персонажей», можно лишь с известной долей домысла попытаться реконструировать их love story. В романе «Семейство Тальниковых» Панаева изображала зарождавшееся чувство, и это описание можно считать автобиографическим: «А почему могу я знать, что я его люблю?.. Может быть, ничего еще не значит, что