Неужели парни погибли? И где, на курорте? Как же несправедлива жизнь…

– Ворон, отпусти нас, ну осталось же в тебе что-то хорошее? – опять решил надавить на жалость я.

– Я вас всех ненавижу, всех вас, – повторил бандит.

– А за что, мил человек? Что моя девятилетняя дочь могла тебе сделать? Да она смотреть в твою сторону боится.

– Тебе не понять, морячок.

О как, я уже не Чучело?

– Вы здесь жируете, пока такие, как мы, на зоне чалимся! Ты знаешь, что такое ЗОНА?!

– Нет, не знаю, только извини, но как ты сам себя назвал, ТАКИЕ, КАК ВЫ, разве не сами выбрали свой путь? У меня был один знакомый человек, в моём городе, полжизни на зоне, но в авторитете. Мы подолгу с ним беседовали, пока его не убили свои же. Убили за то, что не давал убить невинных людей, чего-чего, а Старик в людях понимал. Честный был вор, как бы смешно это ни звучало, его и менты не трогали, потому как знали, что «брал» он только тех, кого не грех, а не работяг с завода грабил. «Мокрого» за ним не было, сам жил и людям не мешал.

– Чего-то ты тут «льешь»! Видимо, твой Старик какой-то особенный, чтобы вор с ментами якшался… Вот за это его свои и грохнули!

– Эти «свои», черти последние, беспредельщики, каких мало. Ты сам-то, Ворон, за что к Хозяину попал? Секрет?

– Взял сберкассу, кассира вальнули…

– А что, без убийства нельзя было? Да и что ты в кассе взял, деньги работяг? Интересные вы люди, бандиты. Простой народ за людей не считаете, а представь, что была бы за жизнь, если бы все по вашим воровским понятиям жили? Или хотя бы как в Америке?

– Где? Ты чего несешь?

– То и несу! Знаешь, какая статья закона в Америке идет второй по списку? Не знаешь, – констатирую я, – это поправка об оружии и самозащите. Там у людей не только в домах оружие, но и при себе у очень многих. Вот влетел ты в магазин или банк, а тебя простой прохожий может запросто вальнуть, и ничего ему за это не будет. А уж если в дом залезут, то полиция у них даже вопросов не задает. Убил ворюгу в своем доме, тебе почет и уважение! Так-то.

– Гонишь…

– Всегда любил спокойно передвигаться, – отшучиваюсь я.

– Мы кассу чистили, а она сбежать решила, вот один из наших ее подрезал, – разоткровенничался Ворон.

– А ведь человек просто хотел жить. У неё дома семья, наверное, испугалась женщина, а вы ее на нож, как фашиста какого-нибудь. Эх, жажда наживы глаза застит. Неправильно это, люди жизни не жалели, совсем недавно, чтобы просто другие могли жить…

– Хватит меня разводить, как поп тут причитаешь! – взорвался предводитель шайки. – Ты ни хрена обо мне не знаешь, а решил тут в душу мне залезть?! Знаешь, кого я первого убил в своей жизни? Батю! Родного отца, молотком забил. А батя у меня, тот самый, из твоей проповеди, который жизни не жалел, фронтовик. Приходил с работы и мать хреначил, как, наверное, немцев на войне не бил. Вот я и завалил его, дождался, когда уснёт по пьяни, да и тюкнул молоточком в височек. А потом еще раз и еще. Мать меня оторвала от него, когда я ему череп в крошки разбил, и на меня же накинулась. Дура! Он ее за человека не считал, а она заступаться… Из дому сбежал, поймали, по малолетке закрыли надолго, а я сдернул с кичи, вот так! Теперь вот уважаемым стал, знаешь, какая у меня кодла? Двадцать стволов!

– Да не кичись ты, Ворон, сам знаешь, что нечем тут гордиться, – осмелел я. Ломается вожак, ломается, если сейчас меня не вальнет со злости, то я его переломлю. Он же никогда, я уверен, ни с кем так и не говорил, не те люди, воры и убийцы, чтобы душу изливать вот так просто. Значит, терзает его собственная жизнь, помнит он о том, с чего начал, и это убивает его.

Понятно, что сын не мог сдержаться, ситуация поганая, но все ж мать-то его любила выходит, раз не ушла от него.

– Хватит, задолбал ты уже! Чего пристал, сам же знаешь, что не смогу я тебя отпустить, о Старике своем придумал, что ли? Если нет, то вот так же и меня сразу на ножи поставят, если слабину почуют.

– Ты, Ворон, вроде умный человек, а как ребенок, – покачал головой я и заслужил затрещину. Не удар в лицо, а именно затрещину. Делаю вывод. – Не гневи бога, уходи, наверняка ведь с деньгами сейчас? Бери катер, уходи куда хочешь, высади нас, а сам уходи. Твои не поймут? Так покажи им свой авторитет, или у вас приказ старшего не приказ, а так, пустой звук?

– Иди ты…

Ворон ушел с мостика, а я, решив, что катер будет идти пока прямо, пошел на корму. Там я, еще на пирсе у дома, слышал голос Олега, а быть он мог лишь в одном месте, в шлюпке. Эта маленькая лодочка, трех метров в длину, была не родная для катера, тут вообще для нее как бы и места не было. Настояли научники, им подавай средства спасения, вот и приладили за кормой, на высоких стойках эту шлюпку. Ни один бандит в нее не заглянул, потому как сделать это было не очень и просто. Лодка висела на высоте двух метров, да еще и за кормой, это я так настоял, чтобы можно было пользоваться кормовой площадкой для рыбалки. Опускалась она просто, талью на тросах, лебёдкой, если проще. Стойки стоят так, что лодка сразу ставится на воду, без всяких ухищрений, но в то же время просто так в нее и не заглянуть. Да и не пришло бы никому в голову, что там может кто-то прятаться, тем более столько времени уже прошло. Блин, Олег там, наверное, с голода опух!

Бандиты кто спал, кто сидел наедине со своими мыслями, рядом, на корме располагались всего двое, но один из этих двоих был Лось. Здоровый детина, со светлыми волосами и прозрачными глазами, какая-то внешность у него, маньячная, бр-р-р…

– Чего надо? – почти сразу, как я подошел, окликнул меня Лось.

– Катер осматриваю. Не думал, что за ним смотреть надо? Я не хочу посреди Байкала утонуть.

– Не умничай, – бробубнил Лось. Здоровья в нем на троих, а вот интеллекта…

– Да надо больно, – пожал я плечами, – отойдите чуток, мне руль осмотреть надо.

– Ха, ты придурок, руль-то вон там, спереди! – заржал второй бандит, что сидел рядом с Лосем. Этот невысокий и тощий, чернявый, на цыгана больше