Шрифт:
Закладка:
Придирчиво рассмотрел испорченную резцом и испачканную кровью дощечку. Наверное, думал, насколько сильно я её испортил и можно ли её использовать под что-то ещё. Наконец, ухмыльнулся и пошутил:
– Теперь ты просто обязан вырезать из этой берёзы себе оберег!
Потом глянул на мою руку – диски опять пропитались кровью – и отправил к Агафье Ефимовне, чтобы она полечила рану своими мазями, мол, она с такими ранами справляется лучше.
– Она что, медик? – спросил я, не понимая, почему меня отправляют к кухарке.
– Ты ещё здесь?! Бегом, я сказал! – Игорь Петрович подтолкнул меня в спину.
Под смешки пацанов я отправился к кухарке.
На кухне её не было. И я пошёл вокруг дома в попытках найти кухарку и получить медицинскую помощь.
Агафьи Ефимовны не было нигде. Я понял, что вообще про неё ничего не знаю. Ни где она живёт, ни как она тут оказалась, ни чем она занимается в свободное от приготовления пищи время. Вообще ничего!
Если честно, раньше меня это и не интересовало. И, если бы не рана, я б об этом и не задумался… По большому счёту я вообще тут мало что знаю, и отсутствие информации о личной жизни Агафьи Ефимовны никак не влияло на моё положение, так что подумаешь!
В общем, иду я вокруг дома, заглядываю в окна, осматриваю окрестности, и тут…
Агафья Ефимовна и Григорий Ефимович стояли напротив колодца и о чём-то сосредоточенно разговаривали. Когда я увидел их рядом, я обалдел! Они были похожи! Очень похожи!
И тут до меня дошло: Агафья Ефимовна… Григорий Ефимович… Да они ж брат и сестра!
Глава 9
Брат и сестра! Н-да! Это было интересно! Я ещё не знал, как эта информация мне пригодится, но понимал, что пригодится.
Это открытие так огорошило меня, что я про всё забыл – стоял и пялился, как дурак.
А наша кухарка, по совместительству сестра главаря, выговаривала Григорию Ефимовичу:
– Сколько можно, Гриша? Я уже устала ждать!
– Потерпи, Гафа, ещё не время, – успокаивал её бородач.
Но тут он повёл плечом, словно почувствовал мой взгляд и сбросил его. И сразу оглянулся.
Лицо его стало каменным, и он, рефлекторно закрыв собой женщину, спросил у меня:
– Что?
Я даже растерялся – так неприветливо прозвучал вопрос.
К счастью, рука с насквозь пропитанными кровью ватными дисками была на виду.
Григорий Ефимович глянул на руку и посторонился, давая кухарке проход.
– Гафа, тут надо бы обработать.
И в его словах, обращённых к женщине, я могу в этом поклясться, прозвучала нежность.
Агафья Ефимовна глянула на Григория Ефимовича, мол, разговор не окончен, и подошла ко мне. Тоже глянула на рану и недовольно проворчала:
– Пойдём! – И направилась к двери.
Я, конечно, поплёлся следом, хотя меня на самом деле больше всего в этот момент интересовало: чему пока ещё не время? Очень мне это хотелось узнать, но я понимал, что Агафья Ефимовна мне этого не скажет. И Григорий Ефимович – тоже.
Ну что ж, пусть только Арик вернётся, мы с ним на пару сами всё разузнаем…
А потом произошло событие, к которому не знаю, как и относиться.
Когда я с обработанной вонючей холодящей мазью и заклеенной пластырем раной вернулся в учебную комнату и прошёл к своему месту, моей дощечки не оказалось. В том смысле, что её не оказалось не только на моём месте, но и на рабочем столе Игоря Петровича. И судя по тому, как он растерялся и встревожился, он тоже не понимал, куда она делась.
Если честно, я не сильно расстроился, потому что Игорь Петрович тут же дал мне дощечку из осины, а с ней работать было намного проще, чем с берёзой. Древесина оказалась мягче и резалась легче. Тем более что Игорь Петрович показал, как правильно держать инструменты, чтобы не травмироваться. Справедливости ради он и в первый раз показывал, но у меня тогда мысли были совсем в другом месте.
В общем, до конца занятия я прямой стамеской намечал контур – приставлял к карандашной линии стамеску и легонько стучал по ней молотком, разрезая волокна по линии рисунка. Потом штихелем выбирал лишнее дерево.
Руку под резец я больше не подставлял – хватило одного раза. И теперь было очень неудобно держать заготовку – постоянно задевал рану, и, хотя мазь её заморозила, всё равно при прямом касании обжигало болью, а потом некоторое время саднило. В эти моменты я старался не шипеть.
Да и прижать деревяшку как следует не получалось – опять же из-за раны.
Но потихоньку приспособился, и дело пошло. Постепенно начал проявляться объёмный геометрический рисунок – не сложный. Но всё равно – одно дело нарисованный, и совсем другое дело, когда ты сам вырезал.
Игорь Петрович меня даже похвалил под конец занятия.
Когда сдавали работу, Игорь Петрович каждую дощечку подписал карандашом на обратной стороне, из чего я понял, что резать по дереву мы ещё продолжим. А сейчас нас ждал Боря на спортивной веранде. И это хорошо, что на веранде, а не на турниках – потому что, во-первых, как с травмированной рукой? А во-вторых, стал накрапывать дождик. Оно, конечно, весело покувыркаться в лужах, вот только сменной одежды у меня не было. Так что я припустил к веранде вместе с остальными пацанами.
Там уже сидел Арик. Он сидел рядом с Борей – потухший, и отрешённо смотрел в никуда. Боря, похоже, пытался с ним разговаривать, но, как мне показалось, совершенно безрезультатно.
Я конечно же подскочил к Аристарху моему Тринадцатому. Затормошил его на радостях.
Он поднял на меня взгляд и… И даже не улыбнулся.
Я, конечно, вспомнил казематы и дверь с тьмой, из которой вышел Арик, и искренне посочувствовал другу. Сел рядом, не зная, что сказать своему замороженному приятелю. Хотелось отогреть его, но я не знал, как.
Боря глянул на нас и промолчал. Он встал и начал вести занятие, а мы так и остались сидеть на скамейке.
Единственный проблеск внимания от Арика я получил, когда он увидел пластырь на моей ладони. Он вздрогнул и поёжился.
Шла тренировка, парни пытались друг у друга выбить опору, а мы с Ариком сидели и молча смотрели на них.
Боря время от времени поглядывал на нас, но не трогал. Пацаны тоже не трогали. Видимо, чувствовали, что-то.
Через какое-то время рядом с нами сел один и стал писать писанку, потом ещё один… Мы с Ариком не обращали на них внимания. Мы вроде и не разговаривали, и… не знаю… понимали друг друга, что ли.