и совершенно не помнил, что с такими неплательщиками делали в девяностые. Но вряд ли отбирали сами квартиры, так что, чисто теоретически, жильем я обеспечен, а долги смогу постепенно погасить. Наверное.

Сложность была в другом. Квартира — это то место, где меня легче всего найти. И я не верю, что она не под наблюдением. Так что стоит мне там появиться, и эскалация насилия выйдет на очередной виток, и хотя я понимал, что этого, скорее всего, не избежать, хотелось хотя бы оттянуть начало конфликта.

Виталик по доброте душевной предложил первое время перекантоваться у него, но так подставлять Сашкиного сына я не хотел. Когда за мной придут, я предпочел бы быть один.

— Что-нибудь придумаем, — сказал Петруха. — Значит, ты побывал в будущем, да?

— В одном из, — сказал я. — И те ребята, с которыми я там познакомился, никакого отношения в почившему отделу Х не имели.

— Да мы уже доперли, что будущих несколько, — сказал Петруха. — Или даже больше, чем несколько. Непонятно только, почему их эмиссары работают друг против друга.

— Потому что должно остаться только одно, — пояснил я. — Как выяснилось, Боливар времени не вынесет двоих. А такую толпу уже точно не вывезет.

— Почему?

— Потому что грядет какой-то глобальный катаклизм, — сказал я. — Который сметет все побочные линии.

— А основную, значит, не сметет?

— Все так.

— И поэтому все они пытаются стать основной?

— Похоже на то. А ваши кураторы, в смысле, бывшие кураторы, как раз сидели в основной и пытались этого не допустить.

— В схему укладывается, — согласился Петруха. — А они там в будущем не думали, что вот этой вот повышенной активностью в прошлом сами катаклизм и накатаклизмили?

— Сие мне неведомо.

— А ведомо ли тебе, как выглядит тот катаклизм?

— В будущем, в которое я был, его называли хронштормом, — сказал я. — Выглядел он, как песчаная буря, которая поглотила весь мир, что-то типа того. В общем, спецэффекты впечатляющие.

— Когда это произойдет?

— В сорок втором. Еще при нашей жизни.

— Не факт, что доживем, — сказал Петруха. — Но время еще есть.

— Время есть, — согласился я. — Но я думаю, что попытки влияния будут только нарастать.

— Только этого не хватало, — сказал Петруха — В стране бардак, а теперь еще и хронопидоры атакуют…

— Не вовремя вы отдел Х ликвидировали.

— Такова была высшая политическая воля, — сказал Петруха, но по его тону я понял, что это не так.

— А на самом деле?

— На само деле партийная верхушка стала использовать отдел для получения инсайдов, которые позволили бы ребятам не только подготовиться к переменам, но и устроиться получше, — сказал Петруха. — Оно, конечно, уже давно так было, но в начале девяностых вышло на какой-то новый уровень, и товарищи из будущего решили прикрыть лавочку. Если все так серьезно, как ты рассказываешь, я не сомневаюсь, что они продолжают свою деятельность, но уже без нас. Может, какую-то другую контору нашли, может быть, пытаются какую-то новую структуру с нуля выстроить. Но официально — все, аллес.

— А что с майором?

— Убили майора, — снова помрачнел Петруха. Как бы по итогам нашей беседы он вообще в черную меланхолию не свалился. — Ну, это ты и сам должен знать, ты ж с его сыном общался.

— Кто?

— Там мутная история, — сказал Петруха. — Но, похоже, что не по нашему ведомству. В смысле, я думаю, что без провальней обошлось, и с его службой это никак не связано.

— А кто тогда?

— Да масса вариантов, — сказал Петруха. — У нас тут Дикий Запад, тебе ли не знать?

— Но расследование хоть было?

— Было, — подтвердили Петруха. — Но у нас тут в последнее время так себе расследуют.

— А ты сам не пытался?

— У меня в то время соответствующего ресурса не было, — сказал Петруха. — Честно говоря, все силы только на выживание и уходили. Я, конечно, пытался по горячим следам что-то выяснить, но безуспешно… А теперь-то, сам понимаешь, ни свидетелей не найти, ни…

— Понятно, — сказал я.

— Мрачные времена настали, Чапай, — сказало Петруха. — И вроде бы, мы в отделе знали о том, что надвигается, но все равно оказались ни хрена к этому не готовы. Иногда уже кажется, что ничего не исправить, вся надежда только на твой хроношторм. Вот скажи мне, Чапай, будет хоть какой-нибудь просвет впереди?

— Ну, если случится тот вариант будущего, из которого я пришел, то да, какой-то должен быть, — сказал я.

— Не факт же, что случится, — сказал Петруха. — Как я понимаю, здесь и сейчас все очень неопределенно.

— Может, в этом есть особая прелесть, — сказал я, хотя из меня тот еще утешитель. — И вообще, будущее творим мы сами.

— Это и пугает, — сказал Петруха. — Ведь это настоящее мы уже сотворили. Хотя на самом деле уже не очень-то и понятно, кто тут чего сотворил.

Поскольку он погрузился в философское молчание, я не стал его отвлекать и уставился в окно, за которым проносилась Москва, в чем-то знакомая, а в чем-то не очень. Сомнительная архитектура нулевых вместе с точечной застройкой, еще не проявилась, зато на каждом углу громоздились ларьки и все было увешано кричащими рекламными баннерами. Даже не кричащими, а вопящими.

Как же все-таки похорошела Москва при Собянине…

— Выходит, то будущее, из которого приходила часть диверсантов, схлопнулось прямо при тебе, да?

— Да, — сказал я. — Но, учитывая структуру вот этого вот всего, это не значит, что больше оттуда никого не будет.

— Я понимаю, последние мозги не пропил еще, — сказал Петруха. — Но это было не то будущее, ребята из которого скидывали нам инфу?

— Похоже, что нет.

— Тогда ради чего все это было?

— Общая картина стала понятнее, — сказал я.

— Но практической пользы в том нет.

— Практической нет, — согласился я. — Однако, сам процесс познания…

— Мы здесь не в академии, чтобы опыты исключительно из научного интереса ставить, — сказал Петруха. — И знание о будущем нужно нам для того, чтобы понять, а чего делать-то. Я так