12 ноября писателю Юрию Полякову исполняется 65 лет. Этот день он отметит в компании друзей и коллег в театре Сатиры, где финиширует его авторский фестиваль «Смотрины». 10 спектаклей по пьесам Юрия Полякова привезли в Москву театры из разных городов страны. А в издательстве «ACT» выходит сборник Михаила Голубкова и слушателей его семинара на филфаке МГУ о творчестве писателя.

— На самом деле мой день рождения 13-го ноября, но мама дала три рубля в роддоме, чтобы сына записали днем раньше: была суеверна, хоть и молодой коммунист.

— Юрий Михайлович, давайте поговорим о детстве, какие книги вас сформировали, кто на вас повлиял из писателей и литературных героев?

— Советская эпоха была очень книжной, но с некоторой особенностью: все читали примерно одни и те же книги. Плохо это или хорошо? Я думаю, скорее, хорошо. Да, особого разнообразия у нас не было. Но зато в Советском Союзе, скажем, для переводов и изданий выбиралась лучшая зарубежная классика. Марк Твен и Джек Лондон, Редьярд Киплинг и Оскар Уайльд, Флобер и Стивенсон — это действительно великолепная литература. Переводы были тоже очень хорошие. Ну и, разумеется, наша русская классика. То есть, нам предлагали великую мировую литературу в ее лучших образцах. Да, увы-увы, «Любовника леди Чаттерлей» в десятом классе по-русски я прочитать не мог, но и в Англии этот роман довольно долго был под запретом.

— У вас были хорошие учителя в школе?

— У меня была очень хорошая учительница литературы Ирина Анатольевна Осокина. Умная, образованная, тонкая и остроумная женщина, она происходила из семьи дореволюционных интеллигентов, принявших советскую власть, работавших на нее и, как водится, пострадавших от нее в 1930-е годы. Ее отец служил в Генштабе, и был «вычищен» оттуда, когда Ягода и Гамарник с ведома Тухачевского затеяли операцию «Весна» по искоренению царских кадровых офицеров, которых очень много оставалось в Красной Армии конца 1920-х — начала 1930-х годов. Она помогала мне выбирать то, что следует читать. Ко всему происходившему в стране Ирина Анатольевна относилась с иронией, даже с сарказмом, правда, никогда не переходившим в презрение. Я бы назвал ее взгляды ироническим патриотизмом. Это вообще такая родовая особенность русской интеллигенции — посмеиваться над государством, критиковать и даже недолюбливать и в то же время честно ему служить. У либералов все наоборот: лизать до самозабвения, а потом — изменять в мановение ока.

— И она вас сразу выделила среди других учеников?

— Она мне объясняла так: я читаю изложения учеников, и они все написаны как под копирку. И вдруг появляется работа, где ребенок пытается что-то с чем-то сравнивать, делать какие-то свои умозаключения. Естественно, учитель, тем более словесник, такого ученика сразу выделит. Она помогла мне выбрать вуз. Сначала я хотел стать архитектором, хотя к рисованию имел обычные способности, не талант. Она меня убедила, что надо получить филологическое образование, оно мне в любом случае пригодится. Я выбрал педагогический институт, в университет не пошел, Ирина Анатольевна отговорила: «Юра, туда сложно поступить, конкурс очень большой, связей у тебя никаких, да и русским туда поступить непросто… Мафия! Запасного года у тебя нет. Ошибиться нельзя — уже осенью в армию…»

Мне, мальчику из заводского общежития, родители которого не имели возможности нанять репетиторов, поступление в лучший вуз страны явно не светило. Наша школа была базовой для Московского областного пединститута, его студенты проходили у нас практику. Все экзамены в вуз я сдал на пятерки. И потом сам проходил в своей 348-й школе практику. И я не жалею. С этим институтом, ставшим теперь университетом, я и теперь поддерживаю тесные связи, я его почетный профессор, веду там свою литературную студию.

— Вам интересно работать с молодежью?

— Не могу сказать, что я фанат этого дела. Есть писатели, которые буквально заболевают, если за ними не ходит хвост внимающих девушек и юношей. Мне интересно посмотреть на молодых, поговорить с ними, почитать, что пишут. Но многое в их писаниях меня расстраивает: упал образовательный уровень, кругозор сузился, ребята не знают историю литературы, не читают талантливых современников, зато смотрят в рот глупейшему блогеру… Как же ты собираешься писать стихи, если не читал ни современных поэтов, ни поэтов XIX века даже из школьной программы?

— Вы защитили кандидатскую диссертацию по военной поэзии…

— Да, там же, в Московском областном пединституте. Сначала я должен был защищаться по Валерию Брюсову, по которому в 1976-м защитил диплом. Но как раз в 1973 году широко отметили 100-летие вождя русского символизма, и диссертации по его творчеству пошли валом. Таким образом, лимит исчерпался. Профессор Анна Александровна Журавлева, помогавшая мне с первого курса, посоветовала сменить тему, обратиться к литературе Великой Отечественной войны. Я с детства очень любил военные стихи (курсовая у меня, кстати, была по Александру Межирову) и с радостью взялся за работу. А Георгия Суворова, поэта из Сибири, друга Леонида Мартынова, но писавшего под влиянием ленинградской школы, мне посоветовал взять в качестве объекта исследования заведующий кафедрой Михаил Васильевич Минокин — он сам был сибиряк и фронтовик. Суворов родился в Абакане, формировался в литературном Омске, а по сути был во многом продолжателем традиций гумилевского Цеха поэтов, его любил и поддерживал Николай Тихонов. И если бы он не погиб от шального осколка на льду реки Нарва в 1944 году, то стал бы одним из лучших советских поэтов — уровня Сергея Наровчатова, Николая Старшинова, Михаила Дудина, Семена Гудзенко, Давида Самойлова. О нем была моя кандидатская диссертация, но потом я филологией как наукой уже всерьез не занимался.

— Вы стали писать сами, и ваши первые книги были стихотворными сборниками?

— Писать стихи я начал классе в восьмом. Позже стал посылать стихи в журналы. Получил какие-то критические отзывы, а потом попал в литературное объединение при Московском горкоме комсомола и Московской писательской организации. Там преподавали Борис Слуцкий, Юрий Трифонов, Евгений Винокуров. Я был в семинаре у Вадима Сикорского, поэта и переводчика, который мне дал очень много. В 1980 году вышла первая моя книжка в «Молодой гвардии», которая называлась «Время прибытия». На следующий год в «Современнике» вышла вторая — «Разговор с другом». В 1981 году меня приняли в Союз писателей. Рекомендации мне дали замечательные поэты — Владимир Соколов, Константин Ваншенкин, Виктор Федотов. Преподавал я какое-то время в школе, Бауманском райкоме ВЛКСМ, потом перешел в газету «Московский литератор», плотно занялся литературой и журналистикой. Недолго работал в журнале «Смена», возглавлял отдел литературы и искусства, а затем после 15-летнего пребывания на «вольных хлебах» 16 лет руководил «Литературной газетой». Я был 33-м главным редактором и дольше меня этот пост занимал только Александр Чаковский.

— Ваши первые повести прозвучали в перестройку. Андрей Дементьев боролся, чтобы цензура разрешила опубликовать в журнале «Юность» «Сто дней до приказа», расскажите, как это было.