Шрифт:
Закладка:
– Что с тобой, Гордеюшка, родненький? Ты же сам не свой, – ласково проворковала Варя, усаживая юродивого на табуретку. – Сейчас таблеточку дам. Чайку налью. И ты расскажешь нам, что случилось.
– Я… Я… Я видел его!
– Кого?
– Убийцу!.. Ты тоже видел! – Он яростно поглядел на меня. – Ты же рядом был!
– Где? Когда? – не понял я.
– Машина большая, рычащая… Большие такие военные. Они вели… Вели убийцу…
Сердце мое екнуло. Похоже, он говорил об освобожденном налетчике Папуасе.
– Это конвой которого привез? – спросил я.
– Конвой? – произнес он, будто пробуя на вкус, слово. – Солдаты. Ружья!
– И кого же тот человек убил?
– Он… Он деда моего шашкой рубил. Я запомнил. Я все помню! Шашкой! Наотмашь!
Он затрясся и уронил лицо в ладони.
Я кивнул Варе. Мы вышли в коридор, и там я спросил ее негромко:
– Он не фантазирует?
Она была бледная и смотрела испуганно:
– Он никогда не врет. И не фантазирует.
Значит, что выходит? Беглый налетчик Папуас служил в отряде кровавого есаула Носовского? О какой загиб!
Вернувшись в процедурную, я положил руку на плечо юродивого.
– Ты не переживай, Гордей. Мы его найдем. И он за все ответит…
Глава 17
Из окна кабинета, располагавшегося на шестом этаже, открывался приятный взору вид. Можно было всласть полюбоваться на широкий проспект, сквер с памятником героям Революции, солидные многоэтажные здания с атлантами, балконами, прочими архитектурными излишествами и на областной театр, такую уменьшенную копию столичного Большого.
Люблю солидные города с высокими богатыми домами и вот такими широкими проспектами, по которым звенят трамваи, снуют извозчики, подводы и таксомоторы. Наш облцентр, конечно, не Москва, но тоже внушает почтение. Но пока мне сие великолепие недоступно, так что приходится тянуть лямку в глухой провинции. Но где мои годы! Вознесусь и я в административные выси. И ждет меня не дождется кабинет вот в этом самом здании областного полпредства, а потом и в Москве. Может, не так скоро, как хотелось бы, но я парень покладистый, могу и потерпеть, если не слишком долго. Как сейчас говорят – здоровый карьеризм.
Я оторвался от вида из окна и вернулся к беседе. Хозяин кабинета, начальник Секретного отдела полномочного представительства ОГПУ Дмитрий Воробьев был невысок, по телосложению походил на портового грузчика, с могучими плечами, рублеными чертами лица и умным взглядом. Человек энергичный, резкий и цепкий, он напоминал мне Раскатова. Одного поля и времени созревания ягодки. И сейчас он бушевал, как океанский девятый вал – прямо по классике, по Айвазовскому.
– Артем Дубинин, старший урядник есаула Носовского! В руках у нас был! Как мы эту сволочь проглядели?!
Еще в бытность свою ЧК вела дело по зверствам, учиненным карательным эскадроном Носовского. Собрали достаточно много свидетельств его жестоких преступлений. А также поименно знали «героев», на некоторых были четкие описания и фотографии. Вот только арестовать никого так и не смогли. Считалось, что почти весь эскадрон сгинул в лесах под ударами Красной армии.
Получив сведения от Гордея, я зарылся в документы. Кстати, по ним отец юродивого числился не убитым, а пропавшим без вести – казаки просто увели его вместе с другими односельчанами, и больше их никто не видел. В общем, у нас в отделе имелись не только описания, но и фотографии некоторых душегубов из эскадрона. Была и фотография старшего урядника Артема Дубинина. Увидев ее, Гордей ткнул в нее пальцем и закричал:
– Он!
Я внимательно присмотрелся к фото. Ну да, этот человек и пребывал в нашей камере задержанных. И сверлил меня недобрым взором. Дубинин, он же уголовник по кличке Папуас, он же, по нынешним документам, Овсянников Кирилл Петрович. Со времен фотосъемки разжирел, раздался в плечах, постарел на восемь лет. Но, в принципе, вполне узнаваем. Вот с этими вестями я и отправился в область. И теперь обсуждаю вопрос с начальником ключевого оперативного отдела полпредства.
Воробьев ударил кулаком о ладонь и воскликнул:
– И ведь сбежал!
– Помогли сбежать, – поправил я. – Вопрос, кто и как.
– Ты-то сам как полагаешь? – покосился на меня начальник отдела полпредства. – Вижу, голову ломал. Думы думал. И что надумал?
– Да ничего особенного не надумал. Одни вопросы.
– Говори. Хороший вопрос порой десяти ответов стоит.
– Что у нас за карикатура получается, – вдохновенно начал я. – В области орудует бывший казак-каратель Шустов. Уже год безустанно пашет бандитскую ниву, при этом творит что захочет. И никуда отсюда не собирается. В это же время в область проникает еще один каратель из той же белогвардейской шайки-лейки – некто Дубинин. На этот раз вместе с ватагой известных налетчиков-гастролеров.
– Думаешь, люди Севы Вертопраха на воссоединение с Атаманом шли? – кинул на меня внимательный взгляд Воробьев.
– ЧЗ – это не челябинский завод, а черт знает… Шайка Вертопраха попалась случайно. Три месяца Дубинин сидел в кутузке. Всячески извивался. Отрицал свое участие в налетах. И тут начало проявляться его участие в одном эпизоде. Да и то доказуемо или нет – вопрос. И вместо того чтобы дальше морочить уголовному розыску голову, он тут же выдает наколку на схрон. Притом так выдает, что оперативники обязаны проверить. А это выезд на место.
– А там уже ждет засада, чтобы его освободить.
– Именно так. Но как так вышло?
– Значит, связь у него была из камеры с теми самыми подельниками на воле, – уверенно произнес Воробьев.
– Думаете, малявами обменивались?
– Или кто-то деловой рядом с Дубининым был, – предположил начальник отдела.
– Тогда надо поработать по тюрьме, – предложил я.
Воробьев заметно приободрился:
– Молодец, уполномоченный. Хорошо вопросы научился задавать.
Да кто б сомневался. Расту не только в собственных глазах, но и в глазах старших товарищей. А поэтому закину еще один шарик в лузу:
– Ну это еще не все моменты. Я перед этим материалы читал по золотому обозу.
– И что там интересного?
– А интересно то, что есаула Носовского, когда он обоз в шахтах прятал, сопровождали двое казаков.
– И один из них Дубинин? – тут же уловил суть Воробьев.
– Так точно.
– Значит, люди правду говорят. Шустов все же за золотом здесь охотится. И подтягивает к себе всех тех, кто мог хоть что-то знать о местоположении клада. Хотя верится в такое с трудом.
Воробьев задумался, что-то прикидывая про себя, потом просветлевшим взором посмотрел на меня узрев перед собой человека, на которого можно свалить самую кропотливую работу.
– Александр Сергеевич, дорогой. Вот что, ты копай тюрьму. Полномочия, людей в помощь – все тебе дам. Только