рядами склизких чёрных кабелей, лампы под низким потолком равномерно мигали. Вспыхивал красным и непрерывно звенел мерзкий, дребезжащий сигнал тревоги. Он бежал тяжело, задыхаясь, вяз в густом, тугом воздухе тоннеля, пытаясь вырваться, сбросить с себя эту душную тяжесть, вдохнуть и успеть, главное, успеть добежать. Ведь вон там, за поворотом, будет дверь в пункт управления, а у него осталось всего 30 секунд, чтобы набрать входной код и оказаться у пульта. Ноги вязли, не слушались, но он всё бежал, а поворот не становился ближе, а сирена всё дребезжала, и он понимал, что всё, что не успел и подвёл всех, теперь всё сгорит в жутком пламени, а он… так он что — не отомстит? Он же для этого бежит туда, ради этого он столько лет учился, тренировался, отрабатывал каждое движение… Чтобы отомстить тем, кто уничтожил его мир. Сжечь их в ответ: всех их, всех, с их городами, садами, бабами и детьми. Всех! И хриплый задавленный крик рвался из пересохшего горла…

— Леша, милый, проснись, ты снова кричишь во сне.

5

Завтракали рано. Солнце едва проглядывало в облаках, набежавших за ночь и рыхлой ватной шапкой накрывших горную цепь на востоке. Хозяйка оказалась тем ещё кулинаром. На столе были кукурузные хлопья, молоко, баночки с йогуртом, сосиски и сваренные вкрутую яйца. Но зато блестела никелем новенькая дорогая кофеварка, и хоть тут-то они отвели душу, дважды заваривая себе настоящий, остро пахнущий свежемолотый кофе. Завтракали молча, но поднявшись из-за стола, чтобы заварить во второй раз, он повернулся к Нике и спросил по-русски:

— Какой тебе сделать: эспрессо или, может, хочешь капучино, с молоком?

Она что-то ответила, но он даже не расслышал что, потому что увидел, как напряглась вышедшая из кухни хозяйка, как вздрогнула она и застыла при звуках русской речи. Он налил кофе, вернулся за стол, и тогда хозяйка, уже улыбаясь — сама гостеприимность — подошла к ним. Спросила как завтрак, извинилась, что выбор не велик, но, мол, у них тут всё просто — по-деревенски, зато вот яйца свои, натуральные — вон куры в вольере бродят. Он, конечно, ответил, что всё замечательно, что клиенты они не привередливые и всегда именно так и завтракают. Она поулыбалась и, уже отходя, невзначай, поинтересовалась — откуда гости? Он ответил, что из России, и старуха, не удивившись, кивнула понимающе и пошла греметь чем-то в небольшой кухне.

— Ведь она не знала, кто мы, — понял он. — Говорю я, конечно, с сильным акцентом, но здесь же не Нью-Йорк, где тебе точно, вплоть до улицы, определят, кто ты и из какого района. Здесь провинция. Они здесь слышат, что ты чужой, но кто — определить не могут. Фамилия нейтральная — может быть и польская, или даже немецкая, сейчас всё перепутано. Паспортов они не просят. А Ника вчера вечером, когда мы приехали, не сказала ни слова — только улыбалась, да кивала головой. А что ж старуху так русская речь напугала?

Решив не ломать над этим голову, он разложил карту, достал путеводитель и стал смотреть, как им лучше добраться до нужного места. Потом подозвал хозяйку и попросил помочь разобраться в местных дорогах. Та охотно подошла, склонилась над разложенной картой и снова замерла, заметно удивившись:

— Вы едете на полигон? А зачем вам туда?

Его начала раздражать эта таинственность и странное поведение старухи.

— Ну, мне интересно. И сейчас это уже не полигон, а музей.

— Интересно? Вот как. А туда записываться заранее надо.

— Я знаю. У нас зарезервирован тур, — уже не скрывая неприязни, ответил он.

— А знаете что, — вдруг решительно сказала хозяйка. — А я, пожалуй, поеду с вами. И внука возьму. Давно хотела сводить его туда. А заодно и дорогу вам покажу.

— А вам не надо заранее записаться? — съязвил он.

— Нет, — спокойно ответила она.

Поехали они на двух машинах. Он с Никой на своей, а старуха с внуком: худым, белобрысым и угловатым подростком лет четырнадцати — на стареньком джипе впереди. Подросток был за рулём. Ехал неуверенно: то притормаживая на ровных местах, то внезапно резко прибавлял скорость. Алексей старался держаться подальше: из-под колёс джипа летела пыль, а вода в бачке омывателя заканчивалась. Но и потерять их из виду не хотелось, и он уже начал злиться и на старуху, и на себя за то, что затеял этот разговор, и теперь они будут вынуждены весь день терпеть эту ненужную им, странную компанию. Ехали около часа. Старуха вела не так, как показывал навигатор: какими-то небольшими грунтовыми дорогами, которых не было на карте, но направление было правильным, и они подъехали к месту быстрее, чем он рассчитывал.

6

И на следующий день с рыбалкой ничего не вышло. Я ещё проснуться толком не успел, а бабка уже вломилась ко мне в комнату и вытряхнула меня из кровати. Терпеть не могу, когда меня так будят. Я вообще рано просыпаюсь и без будильника — в школе привык, но сейчас же каникулы. Я огрызнулся со сна — а ей хоть бы что. И закомандовала сразу, что, мол, давай, быстрее завтракай, и поедем. А что, куда — только отмахнулась. Буркнула, что всё объяснит по дороге, и что мне будет интересно. Я наскоро запихал в себя хлопья с молоком, сунул в карман пачку печенья, и мы поехали. Только вот поехали не одни. Сзади за нами пристроился вчерашний постоялец с женой. Бабка, оказывается, дорогу им решила показать, ну, и меня зачем-то с собой потащила. Я видел их вчера вечером, мельком, когда они бумажки заполняли. Неприметные такие оба, невзрачные, светленькие. И лет им помногу. Не так, как моей бабке, конечно, но тоже немало. И акцент у него какой-то странный. У нас в школе много всяких: и китайцы, и индийцы даже есть, ну и мексиканцы, конечно. Ни у кого из ребят акцента нет, а как домой к кому из них зайдёшь — вот там такого наслушаешься! Родители их и те, кто постарше, говорить так и не научились. Так что некоторые я различаю, но у этого типа акцент был незнакомый. А её я вообще не слышал. Молчит только и улыбается. И ещё задом вертит, когда идёт — я аж хмыкнул, как увидел. А бабка заметила и так на меня строго посмотрела, а потом ухмыльнулась и головой покачала, как бы говоря: Ну, весь в своего деда. Она так иногда говорит, когда я что-то не то сделаю. А я этого деда и не видел ни разу. Он давно умер — задолго до того, как я родился. А вот машина у них классная — красный Мустанг с откидным верхом. Крутая. Но порулить мне её, конечно, не дали. Поехал я на бабкином джипе, а эти ребята за нами.

Дороги тут неважные, и этому типу сзади не удалось попижонить на своём кабриолете. Когда мы съехали с шоссе и свернули на грунтовку, пылища из-под моих колёс пошла такая, что он быстренько свою крышу поднял и больше уже не высовывался. Бабка ориентировалась среди этих камней и колючек, как у себя на кухне, и мы довольно скоро выскочили на шоссе, по которому в обе стороны шли огромные грузовики, — тут же неподалёку на юге мексиканская граница. Я даже слегка занервничал — мне на таких дорогах водить ещё не приходилось. А эти на Мустанге держались за мной, как привязанные. Но бабка была спокойна и только высматривала нужный съезд. Она показала куда сворачивать, и через полмили мы уже подъехали к воротам. Сбоку от них на большом плакате было написано: «Музей Ракеты Титан» и нарисована красно-синяя ракета. А в обе стороны шёл забор из металлической сетки, с колючей проволокой поверху.

— Музей, — вырвалось у меня, — да ещё и за колючкой. Ничего себе. Музей ракеты? Мы туда приехали?

— Туда-туда, — проворчала бабка, явно недовольная, что я не запрыгал от восторга. — Проезжай дальше и запаркуйся на площадке.

Машин на паркинге было немного. Я лихо запарковался, да так, что занял сразу два места. Бабка недовольно посмотрела на это, но промолчала. Постоялец встал рядом с нами. Все вышли, и бабка повела нас в сторону синего ангара — да там и идти-то было