бар собирается послушать, когда он свои байки травит. А ближе к вечеру зашли три молодых парня. Один показался мне настолько молодым, что я потребовал показать удостоверение. А что мне лицензией рисковать. Может подставной. Такое случается. Этот бар наполовину мой, да я подумываю и вторую половину у партнёра выкупить. Он всё равно тут не показывается. Только деньги вложил. Так что мне лишние неприятности не нужны. Тем более, Кэт на сносях. Вот-вот родит. И ей волнения тоже ни к чему. Всё ж она двойню носит. Мою. Мы расписались полгода назад, когда она уже на третьем месяце была. Парень, ухмыльнувшись, показал права — всё в порядке, двадцать два года уже исполнилось. Они заказали каждый своё: двое взяли разные коктейли — явно ребята не местные — у нас такие коктейли только девчонки заказывают, а третий пошарил взглядом по витрине и выбрал Меллоу Корн, двойной и со льдом. Пока я готовил их напитки, парни молча сидели у стойки. Они были совершенно разные. Один — тот, что виски заказал — высокий и худой. Двое среднего роста. Все ширококостные. Двое брюнеты, а один блондин, и лица совсем разных типов, но что-то было в них общее. Какая-то одна неуловимая, но знакомая черта. Они взяли свою выпивку и, поозиравшись по сторонам, выбрали дальний столик в углу, тот за который всегда садился Джозеф.

58 секунд

Станиславу Петрову, оперативному дежурному командного пункта системы предупреждения ракетного нападения в части Серпухов-15. Случайному человеку, предотвратившему «случайную» ядерную войну.

1

Отправить четырнадцатилетнего парня на всё лето подальше — родителям, конечно, одно удовольствие. И доводы всегда найдутся — и каждый год одни и те же: «на свежий воздух, на природу, не торчать тебе же в душном городе!» Раньше хоть в разные лагеря отправляли — там ребят-одногодков было полно, и компанию всегда можно было подобрать по вкусу — а сейчас что? Торчать два месяца на ранчо посреди Аризонской пустыни, заросшей кактусами, да ещё в компании старухи, которая вдруг вспомнила, что у неё есть внук? Родители! У вас совесть есть? За что? Я что — столько хлопот вам доставляю? Не трогайте меня — дайте жить спокойно! Не дают. Наверно, проблема в том, что я слишком покладист. Устроил бы скандал, истерику, ушёл бы из дома, натворил бы чего-нибудь, и побоялись бы меня засылать одного в эту чёртову глушь. А так что — поныл вечер, повозмущался тихо и вот сижу, как миленький, на крыльце бабкиного дома — закатом любуюсь. Вернее, делаю вид, что любуюсь — плевал я на этот «сказочный» закат. Ну, солнце, ну, садится себе в кактусы, похожие на огромные жирные трезубцы с длиннющими шипами, прям как иголки от шприца. А небо такое багрово-красное делается, будто накололось солнце об эти самые шипы и залило его кровищей. Ну и что? Ну, ладно — не такая тут и пустыня — это я немного перегнул от расстройства. Вон слева, на востоке, совсем рядом, горы: голые, мрачные и такие высокие, что цепляют облака — верхушки частенько бывают накрыты белыми густыми шапками. А может это облака здесь такие низкие — иногда они спускаются с гор и накрывают долину, и тогда кажется, что небо легло на землю и придавило её, и от этого даже дышать становится трудно — хотя, наверно, мне это только кажется. Мамаша говорит, что я слишком впечатлительный.

Вот, опять старуха кричит — меня ищет. Честно говоря, не такая она и старуха — то есть, конечно, она старая — всё ж папашина мать, но выглядит, как кавалерийский офицер из вестерна: высокая, крепкая, спина прямая — вовсе на папашу не похожа. Вернее, он на неё. Ни внешностью, ни характером — он размазня. Мамаша его гоняет, как хочет — попробовала бы она на бабку голос поднять. Кстати, папаша что-то такое упоминал, про армию: то ли бабка служила, то ли дед покойный — не запомнил я. А ходит все время в джинсовом комбинезоне на лямках и в армейских ботинках — ни разу ещё её в юбке не видел. А уж когда Мэгги — да, забыл сказать, что её, мою бабку, зовут Мэгги — так вот, когда она на лошадь вчера вскочила и понеслась, так я прямо сомлел — ну и бабка у меня, думаю. Она и меня хотела на лошадь загнать — но это уж дудки — еле отбился. А вот то, что ключи от старенького джипа дала, да ещё и своего приятеля-шерифа предупредила, что б не трогал, если на дороге увидит — вот за это спасибо. У них тут в деревне пацаны с десяти лет за рулём — привычные. А в городе меня папаша только на маленькой пустой площадке за руль пускал, да и то всю машину плакатиками оклеил: мол, осторожно, ученик за рулём. Хотя вожу я не плохо — уж точно не хуже, чем он.

— Да здесь я, здесь, — вот раскричалась.

— А, вот ты где. Джош, — Джош, Джошуа — это меня так зовут. — Съезди, пожалуйста, завтра с утра пораньше в супермаркет. Я тебе список дам, что купить. Новые постояльцы приезжают, а у меня продукты заканчиваются.

2

Супермаркет у них тут — смех один. Лавка придорожная. Всё у них тут в деревне называется по-настоящему, а выглядит, как недоделанное. И бизнес бабкин — тоже курам на смех. «Постояльцы» — как будто у неё целая гостиница тут. А на самом деле пансион на три комнаты. Да и откуда тут туристам взяться в этом захолустье — так, проезжие коммивояжёры. Переночевать — и дальше — в сторону цивилизации.

Метис Хаиме — хозяин супермаркета, он же единственный продавец и уборщик — помог мне найти всё по бабкиному списку. Каких-то кукурузных хлопьев, что она заказала, не было, и он посоветовал взять вместо них другие, похожие — ну, я и взял. Я уже расплачивался на кассе бабкиной кредиткой, когда он и спрашивает:

— А скоро ведь День независимости, 4е июля. Ты подарок-то бабушке приготовил?

Я посмотрел на него как на ненормального, но промолчал и только плечами пожал. Совсем он тут на жаре от скуки с ума съехал. Моя бабка, она что — настолько старая, что ещё в той войне участвовала или в какой-то другой? Вот клоун. На обратном пути я нагнал Луиса и Мэй — они брат и сестра. Живут тут неподалёку, на большой ферме, а вокруг сплошные кукурузные поля. На этих полях и родители ихние вкалывают, и пяток мексиканцев нелегальных, да и их самих припахивают в сезон. Я с ними познакомился в первый же день, как сюда был сослан — ничего ребята. Они топали вдоль дороги с удочками — шли к озеру, а это мили три — рыбачить. Им лет по 13—15, и я так и не знаю, сколько и кому. Мамаша у них индианка, а отец мексиканец. Здесь вообще полно мексиканцев. Ведь эти края Америка купила у Мексики давным-давно — лет сто пятьдесят назад. Честно купила и даже денег кучу заплатила — на них сейчас, наверно, даже квартиру на Манхэттене не купишь. Я про это работу в школе писал. Так вот, шли они порыбачить на озеро — тут несколько таких озёр в округе — выглядят, прямо, как оазисы в пустыне. Едешь себе, едешь по горячей, щетинистой от кактусов и колючки каменной равнине и вдруг раз — и на тебе: пальмы, озеро, прохлада, и даже рыба в озере есть. Ну, я и подвёз их — всё равно по дороге. А Мэй — вот нахалка — сказала, что за это она меня поцелует, но не сейчас, а как-нибудь потом. Она вообще смешная девчонка эта Мэй. Волосы чёрные, тяжёлые и глаза такие же: чёрные-чёрные и блестят, как маслинки, только что вынутые из рассола. И ходит мягко, как кошка — настоящая индианка. Я бы с ними остался порыбачить, у них и удочка была лишняя, но побоялся, что бабкины продукты протухнут: солнце уже поднималось и становилось жарковато.

Когда я подъехал к дому, бабка как раз рассчитывала последнего постояльца — какого-то толстяка из Сан-Диего, который тут что-то то ли устанавливал, то ли продавал в ближайшем городишке и загостился у нас надолго — аж на три дня. Бабкина