Надо отвлечься. Например, подумать о том, как поменялась его жизнь. А жизнь потихоньку налаживалась. Ностан, тот самый носатый лавочник, которого он встретил утром после событий в доме Иртимаев, сделал ему действительно дельное предложение. Раз в семь дней Этли отдавал лавочнику кусочки ровно нарезанной бумаги, исписанных псалмами из священных книг или фривольными стишками. Все выполнено в безупречном каллиграфическом стиле, так как учил Альдан. Этот ловкач Ностан, привязывал бумагу к сладостям и продавал их по безбожной цене. И люди брали! Особенно с неприличными строфами. Платил тоже исправно. Крона в седмицу, что позволяло Этли исправно платить за свой угол, покупать еду и даже обувь.

Недавно он приобрел добротные башмаки. Теперь можно ходить, не ощущая каждый камешек на пути. Да и ноги не мерзнут. Как же хорошо иметь обувь! Этли смог оценить это только после долгого пути от заброшенной лесной хижины, на границе Оркейна, до Киерлена.

«Запределье» тоже потихоньку переводится. Хотелось бы быстрее, но влияние книги заставляет делать частые перерывы. Да и работать с фолиантом приходиться осторожно. Не стоит Тарнам и Руди знать, чем от тут занимается.

Хотя с соседями ему повезло, никто не лезет в его дела, сидит себе бывший наемник за занавеской, и чем он там занят никому и дела нет. Волган, с утра до ночи, пропадает в доках, пашет, как бык, устает как собака. Хотя сил на жену остается. Здоров!

Жена его – Лавена…, тут в голове Этли поплыли образы жены докера, да такие, что Аскель замотал головой. Что ж такое-то, он ведь и думать-то о ней не думал. «Она мне даром не нужна», - сказал он Волгану при первой встрече. Отогнав похотливые картинки, Этли снова сосредоточился. Лавена – целыми днями на кухне, лишь изредка забегает в комнату за той или иной вещью. Руди же, благодетель его, тут практически не живет. Все у него дела какие-то.

С Оттиком и тем мальчишкой с кухни, как его зовут-то, да – Сейлак, он практически не общался. Оттик все так же побаивается его, что не удивительно с рожей-то такой располосованной, да еще про взгляд его все постоянно твердят. А Сейлак, о чем с ним говорить? Молчаливый забитый паренек, сирота, ютится у кого-то из дальних родственников.

Сирота. Мысли Этли поплыли плавно, не торопясь. Совсем один. Как это? Он вдруг подумал о том, что сам никогда не был одинок. Сначала семья, потом учеба в Славиосе, друзья-товарищи, эх, веселое время было! И даже после того как, все случилось, он оказался в рядах Гневира Турмала. Боевые товарищи, Альдан, Муфлон, Глыба. Да и после победы над эльфами он странствовал вместе с Альданом. Никогда он не был один. Поэтому и гибнут его друзья и родные. Древняя тварь в теле ребенка. Проклятие.

Эх, Муфлон, Глыба. До Языка добрались отголоски слухов, что жена одного из мастеров Арсенала вонзила нож в грудь мужа. Что теперь с ней, интересно? Но слухи наползали друг на друга, вытесняя старые и давая новую пищу для пересудов. Диковинная тварь заползла в дом землевладельца на Ярмарке. Тот убил ее, но и сам погиб. Поговаривали, что в водах Велавы всплывали трупы. Ну, да дело-то такое, Язык – это вам не центральная площадь Вендалана.

Этли провалился в сон.

***

Он проснулся уже днем. Открыл глаза и тут же их закрыл. Да, они что специально! Открыл снова. За отодвинутой занавеской он увидел Лавену. Женщина стояла спиной к нему, наклонившись над своей кроватью и что-то там перебирая. Ткань бежевого платья обтягивала тугие ягодицы, а белые завязки передника игриво покачивались. Этли показалось, что его глаза наливаются кровью, проклятый мозг «снял» с жены докера платье и Этли теперь видел только завязки передника, призывно скользящие по обнаженному телу. Захотелось шагнуть к женщине, прижать ее к себе, ощутить животом прикосновение атласной кожи.

- Доброе утро, - сказал он.

Как-то по-дурацки вышло, говорить в спину человеку, если так можно выразиться.

Лавена резко выпрямившись, обернулась.

- Доброе, - произнесла она. – Долго же ты спишь.

- Ночью не выспался, - Этли сел на постели.

Лавена покраснела. Этли тоже стало неудобно. Видимо, она знает, что ночью Этли стал свидетелем их игрищ с мужем.

- Я-а, - протянула женщина, избегая смотреть на соседа, - пойду на кухню, Оттик там…

И недоговорив она почти бросилась к выходу. Уже будучи в дверях женщина оступилась, ойкнула и схватилась обеими руками за дверной проем. Попытавшись встать, она вновь вскрикнула и осела на пол.

- Что с тобой?

Этли вмиг оказался рядом с женщиной.

- Нога, - выдавила Лавена, - оступилась, наверное, подвернула.

Она побледнела, в глазах появились слезы.

- Давай помогу.

Этли помог добраться женщине до кровати и усадил ее.

- Дай посмотрю.

- Еще чего. Я сама.

Лавена попыталась стащить с ноги башмачок, но всхлипнув, бросила эту затею.

- Прекрати, - твердо произнес Этли. – Я всего лишь сниму обувь.

- А если кто увидит?

- Ну, не под юбку же…, - Этли осекся.

«Заткнись», - приказал он сам себе.

Насколько смог аккуратно он освободил ногу Лавены. Та, покрасневшая, со слезами в глазах, стискивала зубы. Нога женщины выглядела вполне нормально, лишь слегка припухла. Но это пока.

- Ее надо перетянуть, - произнес он. – У меня есть только старые обмотки, но они стиранные. Больше ничего предложить не могу.

- И я смогу ходить?

- Нет. Отходилась ты, дней на пять точно.

- Но кухня, там же Оттику надо помогать. Иначе не заплатит мне за день.

Этли промолчал. Отошел к себе, выгреб из мешка полоски ткани и крепко перетянул ногу Лавене.

- Еще холодное, что-то приложить надо.

Послышался скрип ступеней и в дверях возник Оттик. Невысокий, круглый, с покрасневшим, то ли от печного жара, то ли от гнева лицом. Насупив брови, он глянул на Лавену:

- Ты чего расселась? Марш, тесто месить! Я тебе не за посиделки плачу.

- Да я оступилась, ногу подвернула.

Оттик недоверчиво глянул на ее перетянутую стопу:

- Ну, ходить же можешь?

- Наверное.

- Не может, - твердо сказал Этли.

Оттик бросил взгляд на Этли и тут же отвернулся.

- До кухни пускай дойдет, там Сейлак ей все подаст-принесет, что надо.

Лавена принялась вставать с кровати. Этли шагнул к трактирщику, тот