— Хорошо. Я позвоню.

Лена выдохнула (прекрасная грудь опустилась ниже, приковав на пару секунд мой взгляд), и довольно щёлкнула по жестянке из-под колы. Я посмотрел на часы.

— Паша за тобой приедет?

Девушка сразу сникла и нахмурилась.

— Приедет, но как обычно. Либо ждать его тут еще полтора часа, либо идти одной.

— Он на работе?

— В некотором роде. Он где-то со своими пацанами, — в её голосе скользнуло презрение, — Прессует прохожих.

— А еще Иволгу осуждала!

— Не осуждала, — покачала головой девушка. — Только за тебя переживала. Паша же меня «на дело» не таскает.

Я хмыкнул, признавая её правоту.

— Может, я тебя провожу тогда, раз ему некогда?

Лена поправила челку.

— Не сегодня. Ещё будет время, поверь. Иди домой, вызванивай Иволгу. Завтра расскажешь, как прошло примирение!

— Ла-адно, — протянул я, поднимаясь из-за стола. — А ты?

— Буду ждать, — вздохнула Лена.

Дома было пусто и неуютно. Травы, при Иве висевшие забавными украшениями, в одночасье превратились в колючие веники, мешающие ходить по коридору, и вместо ненормально громкой музыки меня теперь встречала неподвижная тишина.

Иволга принесла сюда свою душу, непоседливую, громкую, назойливо гиперактивную. Но тёплую и уживчивую. А сейчас, после ссоры, отсутствие души ощущалось острее, чем до её появления. Я достал телефон и набрал номер.

Почему мы так зависимы от невыносимых людей? Я ведь не Лена, не верю в то, что Иволгу можно исправить. Она — элемент хаоса в порядке существования, искра на пороховом складе, по чистой случайности ещё ничего не подорвавшая. По всем законам жанра сейчас нужно плясать от радости, что сбыл с рук ненормальную.

А мне отвратительно.

— Да? — голос в трубке звучал как-то непривычно хрипло.

— Айда домой. Поговорим.

— Ладно, — и короткие гудки.

Что ж, это было просто. Поставив чай, я сел на кухне и стал ждать. Время снова сдвинулось с места, подгоняемое быстрой походкой одной невысокой девушки. Прикрыв глаза, я, кажется, задремал, и в этом полусне видел, как Иволга втискивается в последний вагон отходящего поезда метро, отдавив ноги двум-трём возмущающимся теткам. Цепляется за поручень и повисает на нем через секунду, потому что поезд набирает скорость. Ива сойдет на конечной, перебравшись в животе железного червя через костяной мост и царство Кощеево. Этакая Василиса Не-премудрая. Царевна, которая сама сожгла свою лягушачью кожу, швырнув в лица гостей бережно собранные в рукав косточки. Так чего же ей теперь надо? Без кожи, без связей, проглоченная и переваренная, куда она спешит сейчас?

К Ивану-царевичу-дураку. Он, говорят, в Кощеевом царстве учился, может, и яйцо оттуда прихватил? Напрасная надежда. Ничему дурачок не выучился, нет у царевича яиц. Езжай, на север — может, из проруби щуку выловишь. С её-то повелениями всё у всех наладится.

А Иволга, тем временем, уже спешит вверх по ступеням, выбираясь из подземного царства к людям. Из Нави — в Явь. Выскреблась, выкарабкалась, выскочила, всклокоченная и угорелая. А куда идти? Темень вокруг, тени в темени, тати ночные. И не встретит никто — Иван-то дурак, не догадается. А если допрёт — не соизволит задницу от трона оторвать. Царевич, все-таки…

Во дворе громко крикнула какая-то птица. Я вздрогнул и открыл глаза. Сон отступил сразу, но неохотно, неприятно, оставляя за собой след из головокружения и потерянности. Я посмотрел на часы. Было уже девять, и длинный сибирский закат начинал угасать. С нашего с Иволгой разговора прошло полтора часа.

Растревоженный, я решил выйти и встретить подругу. В коридоре долго возился с джинсовкой — руки никак не попадали в рукава. Потом потерялись ключи, и на поиски ушло преступно много времени. Беспокойство росло.

В подъезде было прохладно и пусто. Мои шаги рассыпались на множество мелких звуков, разлетевшись эхом по лестничным площадкам. Уже на выходе я споткнулся и вылетел на крыльцо, чуть не упав на асфальт. Пришлось остановиться. Куда же идти? Не спросил ведь, откуда Иволга вернется…

Решил побродить вокруг дома, по двору и скверу. Солнце совсем спряталось за домами, и приходилось всматриваться в каждый силуэт, выискивая знакомый. Может, она передумала, и уже не придёт? Или что-то случилось?.. Достав телефон, я снова набрал Иволгу.

Ком из изломов, болезней, столетних обид сном растаял,

Как же смешно, как же стыдно — я всё вдруг сложил, всё расставил,

Чтоб в искажениях навязчивых увидеть себя настоящего.

Как больно калечили школы небесной любви!

Рингтон звучал из глубины двора, где за раскидистым кустом стояла лавочка. Я положил трубку и быстрыми шагами пошел к источнику звука.

Да, Иволга сидела здесь, ссутулившись и подогнув ножки под лавочку. В сумерках я разглядел только её короткую черную юбку и теплый толстый свитер. Куртку девушка положила рядом с собой. Я присел на другой край скамейки.

— Ну, что?

Ива вздрогнула и медленно повернулась ко мне. Она что, тут уснула?..

— Чего домой не поднимаешься?

— Не могу, — вяло ответила девушка.

— А втихаря хомячить на кухне ты можешь? Воровать смартфоны и кошельки?

— Могла, — Иволга тряхнула головой, чуть качнувшись вперед всем телом. Естественно, ещё и пьяна!

— Да, ты это можешь, — продолжал распаляться я. — Можешь пользоваться другими, можешь думать только о себе, можешь… — дальше возможности Ивы в моем понимании ограничились. — А вот домой подняться не можешь!

— Не могу, — тупо повторила мелкая. Язык её заплетался всё сильнее.

— Что ещё не можешь?

— Отмыть этот свитер.

— Что?

Иволга попыталась повернуться всем телом, но, покачнувшись, съехала со скамейки. Она бы упала, если б я не подхватил. Девушка вскрикнула, а мои пальцы, сжавшиеся на её плече, угодили во что-то теплое и липкое. Из свитера толчком выплеснулась ещё порция… крови!

— Ты что?!

Глаза Ивы закатились, так что пришлось подхватить подругу на руки. В сумерках я не сразу разглядел грязно-коричневое пятно, растекшееся по телу девушки.

— Меня обидели, — сообщила Иволга.

Надо было что-то делать. Уложив мелкую на лавочку, я достал телефон.