А они вот-вот дезертировать начнут.

— Начнут дезертировать? Так они уже это делают, — усмехнулась Вероника.

— Кто? Когда? Из нашего батальона?

— Из нашего, не из нашего. Все подряд. Только делают они это хитро, не подкопаешься. Просто травятся и всё.

— Травятся?

— Ага. В тумане несколько минут без противогаза побудешь — отравление тебе обеспечено. Умереть — не умрёшь, но в госпитале месяц-другой поваляешься.

— Вот же хитрожопые засранцы, простите за мою резкость.

— И не говорите. Засранцы те ещё. И ведь не поймёшь, намеренно солдат отравился или нет. У некоторых без причины симптомы начинаются. Сама не понимаю, как так: вроде бы тумана вокруг нет, рассеиватели — у каждой палатки, а всё равно то один сляжет, то другой.

— Им здесь не охота умирать. Наверное, можно понять, хотя… все в фортах служили годами, не новички далеко. А тут такое. Неужели близость тьмы так угнетает?

— В том-то и дело! Если опытные солдаты бегут, то что будет с новобранцами? Нет, без сомнения, есть храбрые ребята. Но многие испытывают какой-то суеверный ужас перед этим местом. Среди солдат легенды ходят, будто души тех, кто погиб в областях тьмы, попадают в вечный мрак. Представляете, какое влияние оказывают эти басни на умы необразованных мужиков? Наслушается солдат такого, а потом готов на что угодно пойти, лишь бы сбежать отсюда. Вот и как нам быть?

Я задумался. Не знаю, касалось ли это всех, кто погибал в областях тьмы, но ведь сам же я провёл вечность во мраке. Интересно, кто такие слухи распускает? И действительно ли этот кто-то имеет достоверную информацию или просто придумал?

— Н-да, не слушают, значит, капелланов, которые вечное блаженство героям обещают? — сказал я.

— А кто их поймёт, кого они слушают. Суеверия разные ходят, а у народа каша в голове. Они же любую околесицу могут за правду посчитать. Но сказать ничего не скажут, поскольку добра никакого от аристократии простой мужик не ждёт и сокровенным делиться с нами не будет.

— И то верно. Ну а вы-то не верите, надеюсь, в эти сказки?

— Сказать по правде, думается мне, что ничего нас там не ждёт. Но так оно или нет — это мы не узнаем, пока наш час не настанет.

— И то верно. Главное, делать всё, что от нас зависит. Бороться до конца, насколько хватит сил. И тогда совесть будет чиста.

— Смотрю, вы человек идейный.

— Наверное, есть немного. Хотя, по большому счёту, я просто понимаю, к чему всё это приведёт. А вы здесь тоже ведь не только из-за денег?

— Сказать по правде, из-за денег, — Вероника виновато улыбнулась. — Мои мотивы сугубо корыстные. Осудите меня за это?

— Ни в коем случае. Это дело сугубо личное.

— После того, как я рассчиталась с долгами мужа, мы оказались на мели. А поскольку я когда-то служила на границе, то и подумала, почему бы не продолжить? Платят здесь хорошо, а мне надо и дом содержать, и дочери дать образование.

— Она же в первосибирскую академию поступила?

— Верно, а вы уже… осведомлены?

— Да, мы с ней виделись в клубе, когда я в Первосибирске находился.

— Каком ещё клубе? — нахмурилась Веронике.

— «Орфей» называется. Сам не ожидал её встретить. У меня один приятель есть, Андрюха Коптев, он захотел меня со своими друзьями познакомить. Там и встретил Марину. Кстати, заведение вполне приличное, аристократическое.

— А, «Орфей»-то? Про «Орфей» знаю. Я-то думала, вы про какой-нибудь клуб, где пляски устраивают и дурь всякую нюхают. А в «Орфее» да, Марина иногда бывает. И этот… Коптев — знакомая фамилия. Кто-то из её друзей, кажется. Надеюсь, она там не допоздна сидела?

— Нет-нет, Марина уехала рано. Сказала, что мама будет ругаться.

— Ну хорошо, — уголки губ Вероники слегка приподнялись вверх, но мне показалось, что она не очень-то и поверила. — А вообще, как там дела в Первосибирске? Есть новости?

В лагере мы с Вероникой так редко и мало общались, что даже события в Первосибирске не успели обсудить. Удивительно, но здесь, на передовой возможностей для этого оказалось больше.

— А какие новости… всё, как обычно, — сказал я. — Хотя, нет, есть одна: Василий Любецкий помер, и его старший сын — тоже.

— Как так? — Вероника приподняла брови. — Что с ними случилось?

— В драке, как я слышал. Поссорился с кем-то, ну и не вывез, — я не стал говорить про мой конфликт с Любецкими. Это заняло бы много времени. Вероника ничего не знала о разборках первосибирских кланов.

— Ну раз так, то и поделом. Мерзкий тип был. Наверное, нехорошо так о мёртвых говорить… но зачем душой кривить, правда?

— Согласен. Я того же мнения. Сволочью он был той ещё, всяким бандитам покровительствовал. Сдох и сдох. Хуже от этого никому не будет, — я посмотрел на часы. — А время-то, между прочим, позднее. Засиделись мы.

— Собираетесь уходить?

— А вы не хотите, чтобы я ушёл?

— Сказать по правде, мне не хочется оставаться одной, — Вероника потупила взгляд.

— Тогда я останусь… на какое-то время. Но боюсь, пойдут разговоры у нас за спиной.

— Разговоры… Постоянно кто-то о чём-то говорит. Разве это так важно?

— Для меня — нет.

Вероника встала из-за стола и потянула меня за руку. Я поднялся, и она тут же оказалась в моих объятиях. Естественно, я уже был на взводе. Давно не был с девушкой — полтора месяца суровой казарменной жизни, лишённой плотских утех. Я стиснул талию Вероники, и почти сразу мои руки спустились ниже, обхватив широкие бёдра. Губы наши встретились.

— У меня там раскладушка за ящиками, — прошептала Вероника. — Пойдём туда.

Продолжая целоваться, мы попятились к ящикам, отгораживающим жилую часть палатки от рабочей. Здесь был закуток, куда кое-как втиснулись раскладушка, рюкзак, баул с вещами и крошечный столик с зеркальцем, который мы чуть не сбили в порыве страсти. Раскладушка скрипнула, когда мы опустились на неё. Мои пальца судорожно стали расстёгивать пуговицы на кителе Вероники…

Звон колокольчика перед входом заставил нас остановиться. Кто-то пришёл. Вероника командовала батальоном, и к ней мог явиться кто угодно: посыльный, денщица, заместитель с каким-нибудь очень важным и срочным вопросом.

Вероника с тревогой обернулась на звук и шепнула:

— Сиди здесь тихо, я схожу узнаю.