быть обделён мужской силой. Как человек Христос должен был быть неотличим от других людей. Если бы Бог Отец захотел возвысить Сына над другими людьми, то неужто таким качеством, как импотенция? В таком случае и заповедь не смотреть на женщину с вожделением – от импотента, что лишает её смысла. Это меняет всё в ней и меняет отношение к этой заповеди. Это взгляд на дело неполноценного мужчины. Он может разделяться такими же, как он, но только это им ни к чему: ни один из них не способен посмотреть на женщину с вожделением. А для полноценного мужчины это требование абсурдно. Если не был Христос полноценным мужчиной в том смысле, о котором здесь говорится, он не мог испытывать полноценных чувств к женщине. В этом случае и христианский культ девства восходит не к высокому духовному началу, но к мужскому недугу, которого стыдятся.

Но положим, что Христос был полноценным мужчиной. Что это меняет? Он не приводит аргументов против полового влечения, он декларирует запрет на него. Для тех, кто видит в нём лишь бродячего проповедника, каких были в его время тысячи, его слова только сотрясение воздуха. Для верующих в него как в Бога они – поучение свыше. Ученики Христа смущены его отношением к браку и девству. «Тогда лучше вовсе не жениться?» – спрашивают они. А если был Иисус полноценным мужчиной и влечение к женщине было ведомо ему, возникает вопрос, как он с ним обходился. Тут богословие стоит перед важным и, надо полагать, трудноразрешимым вопросом, если и двух тысячелетий оказалось недостаточно для его разрешения.

В новейшее время произвели фурор исследования авторитетного библеиста Мортона Смита, сделавшего открытие, которое может полностью перевернуть взгляд на Христа и христианство. Смит, по словам другого авторитетного библеиста Эрмана Барта, обнаружил свидетельства об интимных контактах Христа, «…это были отношения гомосексуального характера», в которые Иисус будто бы вступал «с обнажёнными мужчинами, которых он крестил во время своего служения»[123]. Но вопрос о том, насколько этот факт может считаться достоверным, ещё находится в стадии обсуждения. С этой стороны христианству угрожают последствия непредставимых масштабов. Тут мы имеем перед собой одну из тех болевых точек в христианстве, прикосновения к которым оно не переживёт.

После того как поставленный в заголовке вопрос был рассмотрен в отношении Иисуса, рассматривать его в отношении апостола Павла не имеет смысла, поскольку в этом случае имело бы место повторение тех же аргументов.

Но есть смысл посмотреть на этот вопрос глазами Августина, который не был девственником и взгляд которого на отношения между полами, наряду со взглядом Христа и Павла, положен в основание официальной позиции церкви.

XVI. Блаженный Августин

Блаженный Августин – непримиримый ненавистник плоти. Плоть, по его признаниям, мучила его с юношеских лет до преклонного возраста. Мы опустим детали: распутную жизнь Августина, внебрачного ребёнка, его несостоявшуюся женитьбу на двенадцатилетней, его недостойное поведение в отношении матери своего незаконнорождённого сына. Августин был невоздержан – и проповедовал воздержание, вёл развратный образ жизни – и проповедовал целомудрие. Добродетель целомудрия была для него на протяжении всей жизни предметом повышенного внимания как путь к спасению и будущему блаженству. «Люби целомудрие, чтобы достигнуть блаженства»[124]. Замечательна его рекомендация не любить чужих жён: «Если полюбишь ты чужую жену, не будешь тотчас иметь её. Если же полюбишь целомудрие, тотчас будешь владеть им»[125]. Беседа третья «О Сусанне и Иосифе», входящая в собрание «Проповеди и поучения», – это торжественный гимн целомудрию. Библейская героиня Сузанна не уступила домогательствам старцев, библейский герой Иосиф отверг домогательства жены царедворца. Оба пострадали за свою приверженность целомудрию, за что и удостоились замечательных похвал от Августина. Одно обстоятельство мешает оценить их должным образом: похвалы произносятся человеком, главной заботой и мукой которого в жизни была половая неудовлетворённость. Августин осуждает своё половое влечение, борется с ним, но влечение не отпускает его. У язычников нет проблем с половым влечением. Язычникам всегда было непонятно осуждение христианами своей плоти. Различие между язычником и христианином состоит, среди прочего, в том, что христианина вера обязывает на протяжении всей жизни подвергать себя изощрённым испытаниям, борясь с мнимой греховностью своего тела, что для язычника является извращением и неприемлемо.

К греховным христианство относит не только плотские влечения, но и такие проявления духа, как ненависть к врагам или нежелание со смирением переносить обиды и оскорбления. Значительная доля вины за признание христианством природы человека как испорченной лежит на Августине. Его идейный противник Пелагий не признавал первородного греха и испорченности человеческой природы и не считал плотские удовольствия греховными. Тут в отношении того же явления в христианстве сложились взаимоисключающие позиции. На какой-то момент оно оказалось перед выбором между строгим догматическим и снисходительно-либеральным подходом к человеку, его страстям и влечениям. Победили сторонники первого подхода. Тем самым на дальнейший процесс становления и формирования христианства была наложена печать аскетизма и консерватизма. Ориентиры были расставлены так, что пути христианства и естественных устремлений человека неизбежно должны были разойтись. В своём консерватизме Августин был схож с Тертуллианом. С именами обоих связывается осуждение половой близости даже в супружестве. Августин, сам много лет живший с конкубиной, так высказывается о состоящих в супружестве и о девах:

«…пусть хранят целомудрие, первые – супружеское, вторые – девическое: то и другое имеет цену в очах Божиих… и те, и другие достигают вечной жизни»[126].

Стоит отметить, что Тертуллиан, который был женат, не осуждает интимную близость в собственном супружестве.

Но в письме к жене на случай, если он умрёт раньше неё, он отговаривает супругу от вступления в новый брак:

«Вдова, лишившись мужа… должна пещись только о том, как бы умерить свои страсти и не вступать во второй брак»[127].

Августин всю жизнь искал истину на пути духовном, будучи при этом в полном подчинении у плоти. Но поиск истины сам по себе не заслуга. Заслуга измеряется не желанием этого поиска, а содержанием того, что найдено. Что же найдено Августином? Он осуждает себя за уступчивость половому влечению, а само это влечение отождествляет с болезнью:

«Так почему же, когда я эту похоть называю болезнью, ты не согласен, хотя признаешь, что необходимо средство исцеления от неё? Если признаешь средство, то признавай и болезнь»[128].

Мы тут имеем дело с явлением, которое можно обозначить как синдром христианина. Совершенный христианин должен стыдиться своего полового желания. Так возникает и разгорается