Ни загадочного Николая Николаевича с его лабораторией, ни аквариума с золотой рыбкой он больше не увидел. Перемещение завершилось, и Егор обнаружил себя стоящим на улице, перед домиком из бурого кирпича. Окна за белыми жалюзи были темны, вместо вывески «Ателье» возле входной двери висело объявление «Продается» с номером телефона. Начинало смеркаться.

Он ехал домой в состоянии удивительного умиротворения. Вопрос «Что было бы, если бы?..» его больше не тяготил. Осталось едва уловимое сомнение по поводу второй попытки… но нет, в своем мире он поступил бы так же, и точка. Выйдя из маршрутки, Егор привычным движением переложил мобильник из внутреннего кармана куртки в боковой и нащупал там сложенный вчетверо листок бумаги.

«Согласие, мой экземпляр, — вспомнил он. — Как же их контора правильно называется?» Развернул и не увидел ничего. Лист был абсолютно чистым, без единой буквы и подписи. Это открытие почему-то не слишком удивило Егора. Он вытащил телефон и позвонил Яне.

— Ты куда скрылся? Я уже беспокоиться начала, — откликнулась она после второго гудка.

— Опять посетил родные края, — сказал он.

Ему было очень приятно слышать ее голос — как после невероятно долгой командировки.

— Маму с папой проведал? Молодец.

Егор не стал уточнять цель своего путешествия.

— У меня есть важное сообщение.

— Какое? — Яна, кажется, насторожилась.

— Я тебя люблю.

Она расхохоталась.

— Опять твои шуточки. Возвращайся скорее!

Когда Егор поравнялся с хлебным киоском, в кармане приглушенно булькнуло. «Всё уже съели, что ли?» Он остановился, снова достал мобильник. Но Яна тут была не при чем.

«Я приехала. Встретимся?» — пришло смс от Натальи Лежневой. За годы, прожитые в Москве, она так и не отступила от лаконичной манеры письма. У нее тоже была привычка сохранять все контакты.

Помещение

Эта история приключилась в январе девяносто шестого. Я уволился с частного телеканала «Прокруст» («Про хруст», — как шутили местные острословы) и прибился к редакции литературно-художественного журнала. Учрежденный в эпоху индустриализации, журнал сохранил звучное название: «Спуск». Имелся в виду не спусковой крючок нагана или винтовки, а первый сброс воды с плотины только что возведенной ГЭС.

Кроме букв на обложке, издание успело лишиться почти всего. В прошлом остались бюджетные дотации, внушительный тираж, щедро оплачиваемые командировки для членов редколлегии. Номера стали выходить крайне нерегулярно, по мере изыскания средств на бумагу и типографию. На почве совместных страданий коллектив раскололся. Большинством в один голос выбрали нового главного редактора — моего знакомого Владислава Локтева. А он позвал меня.

В принципе Владислав не скрывал, что ему требовался свой человек для упрочения руководящих позиций. Уволить кого-либо из сотрудников он не мог, так как уволенным пришлось бы выдать расчет, но денег на это не было. Редакция даже задолжала крупную сумму государству. Впрочем, налоги тогда мало кто платил.

— Будем делать эротический номер, — сказал Локтев.

— Какой-какой? — переспросил я.

— Эротический.

Мне тут же вспомнилось, как наш губернатор советовал Союзу писателей активнее поднимать тему секса. Писатели уповали на материальную помощь, однако уплелись несолоно хлебавши.

— Поздновато начинаем, — усомнился я.

— У нас в провинции это будет бомба. В «Спуске» такого отродясь не публиковали, — напористо возразил Владислав.

Напористым он оставался в любой ситуации. После армии ему довелось поработать на горно-металлургическом комбинате и поколесить по стране. Московский литинститут Локтев окончил матерым человеком, по ходу своих странствий дважды женился и дважды развелся. В писатели был принят, по прежним меркам, неприлично рано — до тридцати лет. Меня как журналиста со скромным опытом подобные достижения впечатляли. К тому же мне нравилась его манера письма.

— Назначу тебя редактором отдела, — посулил он.

— Какого?

— Публицистики.

В тот момент я не мог похвастать кучей предложений от других СМИ, поэтому мы ударили по рукам. За что и хлопнули по рюмке водки на холостяцкой кухне у Локтева, заев рисовой кашей с мясом. Готовил он сам, облачившись в замызганный фартук, и получалось вкусно.

Всё вроде было ничего, но на нас свалилась убийственная весть…

Со свойственным ему новаторством Владислав решил расширить круг авторов журнала. Поэтому произведения на тему эротики нам понесли разные люди. Я как раз вычитал рассказ известного в городе художника-карикатуриста про акупунктуру, которая сказочно повысила мужскую потенцию героя, и приступил к новелле о безответной любви к резиновой женщине. Новеллу сочинил реальный писатель и лауреат нескольких премий, отвечавший в журнале за отдел краеведения. О том, что он балуется такими темами, я ни за что не подумал бы.

В этот момент дверь моего кабинета распахнулась. Под потолком зашуршали отставшие от стен и выцветшие до почти полной прозрачности древние обои. Ремонт здесь, пожалуй, делали примерно в конце шестидесятых.

— Сидишь? — войдя, спросил Гена Филимонов.

— Тружусь.

— На, держи за труды.

Он швырнул поверх рукописи об иглоукалывании книжицу в мягкой обложке, сам без церемоний взгромоздился на край стола. Под ним опасно заскрипело. В Гене было сто с лишним кило.

— Разломаешь мне мебель, — сказал я.

— И так одни дрова.

Открыв наугад Генин подарок, я наткнулся на строчки:

Я умру на заре, не спеша и печально,

Я уеду от вас на лафете комбайна…

— Что это?

— Вся враждебная фракция обсуждает. Дубосеков издал.

— На свои?

— Держи карман шире.

Очень давний член Союза писателей Василий Дубосеков был конкурентом Локтева на выборах главного редактора. Проиграв, озлобился и затаился у себя в отделе критики. Любопытно, что Владислава он раньше воспринимал вполне положительно, даже давал ему рекомендацию при вступлении в Союз. Их отношения пошли прахом после памятного голосования, где поэт-критик возмущался и требовал пересчета бюллетеней.

Взявшись исследовать выходные данные, я прочел: «Автор благодарит депутата областного Совета Матвея Николаевича Евсеева за дружескую помощь при подготовке сборника». Евсеев рулил филиалом банка «Агро-кредит» и обожал эпатировать публику пиджаками и галстуками умопомрачительных расцветок. Ни для кого в редакции не было секретом, что Дубосеков с его сторонниками таскают кляузы на Локтева именно в депутатскую обитель.

— Нам бы какого-нибудь спонсора.

В ответ на мою реплику Гена скорчил неопределенную гримасу.

— Сахар-то продается?

Вместо ответа Гена скорчил другую гримасу, не оставлявшую сомнений. Он заведовал отделом распространения, а поскольку распространять пока было нечего, мотался в пригородный район, на сахарный завод, где брал мешки этого продукта под реализацию. Мешками был заставлен весь его отдел с примыкавшей к нему кладовой. Предполагалось, что сей незатейливый бизнес поможет журналу выжить. Гену я знал по недолгой общей работе в одном еженедельнике. План по строчкам корреспондент Филимонов хронически проваливал, зато не имел себе равных по части выдумывания