и сказал: «Вы можете сесть в эти кресла и смотреть от начала и до конца, как будут делать операцию вашему ребенку». Такого в то время у нас в стране еще не было. Родители это оценили и согласились. Первая операция, как было запланировано, началась в 6 часов утра, и закончил я ее в 9. Перешел в другую операционную, там уже было все подготовлено и уже открыта грудная клетка. Закончил в 10.30 и после этого вышел к родителям.

Получился хороший разговор. Пожилой мужчина (видимо, дедушка мальчика, которого я оперировал) расчувствовался и заметил со слезой: «Спасибо вам, доктор. Видели мы, видели. Хорошо работаете. Все делали, как для себя!» Дальше пошло-поехало. И больные стали поступать регулярно, и операции шли по плану, как положено. Вот и начал работать на новом месте наш институт, который вскоре перевоплотился в Научный центр сердечно-сосудистой хирургии имени А. Н. Бакулева РАМН (НЦССХ).

Вот только над ним сгущались тучи. Именно в то время группа приближенных к власти людей создавала так называемый Центр новых медицинских технологий. Самостоятельно заниматься строительством им было не с руки – долго, сложно и накладно. По мнению организаторов, наш комплекс как нельзя лучше подходил для размещения этого многопрофильного медицинского центра. Уже была оформлена договоренность по кредитам из разных стран. Назывались очень серьезные суммы. Документы в ближайшее время должны быть утверждены на самом высоком уровне. Для того чтобы проект осуществился, необходимо было только одно – выкинуть хозяев из построенного ими комплекса зданий.

Но и на нашей стороне тоже были кое-какие люди. К великому удивлению очень многих, нам удалось эту сильнейшую атаку отбить… А дальше грянул дефолт. Денег в стране не стало. Совсем!

Нам тогда выделили товарный кредит ЭКСИМбанка (США). Согласно условиям этого межгосударственного соглашения, оборудование из Штатов допускалось к отправке в Россию только в том случае, если в нем было на менее 58 % деталей, изготовленных в США. Поэтому не прошли по условиям изделия фирм «Сименс», «Филипс», «Дженерал электрик». Мы получили приборы и устройства, которыми пользовались американские клиники, по американским ценам. Так у нас оказалось шесть ангиографических установок, из которых три были двухпроекционными за 11 миллионов долларов. Если бы нам пришлось приобретать аппаратуру у европейских фирм, это обошлось бы нам не менее чем в 21 миллион.

Кредит, однако, не предусматривал ни медицинской мебели, ни средств на строительство оперблока и палат реанимации. Не предусматривалось это и германским кредитом, выделенным позже. Всем этим нам пришлось заниматься самим. Во временное отделение мебель привозили с Ленинского проспекта. Надо было переводить на новое место и другие отделения. Немецкая сторона тоже старалась поставить нам медицинскую мебель. В целом нам удалось выйти из положения. И в это тяжелое время мы продолжали создавать новые места для больных.

Были смешные случаи. Мебель добыли. Кровати, тумбочки, стулья, матрацы – почти все необходимое есть, а подушек нет. И никакой возможности где-то их раздобыть. Больные поступают, ложатся, а подушек нет. И, конечно, жалобы – без подушек спать не можем. Тогда врачи стали объяснять больным, что в своем научном комплексе мы применяем опыт передовых зарубежных клиник, которые давно отказались от подушек. Жалобы прекратились… а через три дня, как нарочно, поступили подушки!

Больные гордо отказывались: «Нам без них хорошо, мы уже привыкли и будем по новой европейской методике спать». Только когда эти больные выписались, другие стали нормально на подушках спать.

Официально наш комплекс начал действовать с 9 декабря 1998 года. Открывали его тогдашний премьер-министр Евгений Максимович Примаков и президент РАМН Валентин Иванович Покровский.

В академических институтах директор раз в пять лет переизбирается, а после выборов делает доклад на президиуме РАМН. И вот, когда я после открытия комплекса впервые делал доклад, у нас уже все помещения были полностью заняты и мы делали более двух тысяч операций на открытом сердце в год. Сейчас делаем четыре с половиной тысячи и уже привыкли. А тогда мы впервые перешагнули цифру в две тысячи! Такое даже нам самим казалось чудом. В конце своего доклада я сказал: «Вспомните, всего пять лет назад здесь вообще ничего не было – пустые помещения, разорванные морозом батареи и открытые трубы отопления…»

Нужно признать, что эти годы стоили не только мне, но и многим моим коллегам больших нервов и здоровья. Однако я никогда не сомневался в том, что все кончится хорошо. Помню, в одном очень серьезном разговоре (за кремлевской стеной) меня этак «доверительно» спросили, почему я так вцепился в этот Центр на Рублевке. Ведь для меня при любом исходе ничего плохого быть не могло. Ваши «чудесные руки хирурга» всегда при вас, говорили они, никто не станет выталкивать вас из Академии, если захотите, то можете получить почти любую высокую должность…

Чтобы расставить все точки над «и», я ответил так: «Наследство мне досталось от самого Александра Николаевича Бакулева, он мой учитель (хотя я его никогда не видел и он меня лично тоже не знал) – это комплекс зданий на Ленинском проспекте. А Центр на Рублевке я получил, можно сказать, прямо из рук другого моего учителя Владимира Ивановича Бураковского. Вот почему эти здания можно будет забрать и передать каким-то другим организациям и людям, только когда меня вынесут оттуда вперед ногами». Одним словом, хороший получился разговор, откровенный…

И вскоре возникает новая коллизия. Приезжает к нам на Рублевку очень мной любимый человек в ранге вице-премьера. Встречается с нашим Ученым Советом. Присутствует также и Министр здравоохранения. После обхода центра устраиваем чаепитие, и вот за чашкой чая вице-премьер, как бы между прочим, говорит: «Знаете, от Московского правительства поступила просьба отдать комплекс зданий на Ленинском проспекте для организации детского кардиохирургического центра города Москвы.

Я ответил, в сущности, теми же словами, что и в том памятном разговоре в Кремле. То, что оставлено нам учителями, можно забрать и передать другим только в том случае, если сумеют как-то избавиться от меня.

Следом за мной выступил один из первых сотрудников института, участник Великой Отечественной войны, один из родоначальников операций при клапанной патологии и патологии аорты, профессор Григорий Иосифович Цукерман. Он сказал: «Мы пережили тяжелые дни, когда по заурядной анонимке пытались освободить от работы В. И. Бураковского, – не получилось. Недавно нам удалось отстоять институт, носящий его имя, а теперь пытаются отнять заложенный им комплекс. Хочу заявить сразу: сделать они это смогут только в том случае, если тут не останется никого из нас». Ученый Совет был единодушен. Будем стоять насмерть!

Когда я провожал вице-премьера, то