Однако к февралю 1966 года Оппенгеймеру каким-то образом удалось убедить членов совета попечителей снова вернуться к их обещанию. К жуткому недовольству Стросса, Оппенгеймеру позволили построить дом в том месте, которое он выбрал. Строительство началось в сентябре 1966 года и закончилось весной на следующий год. Увы, пожить в новом доме Роберту не довелось.

Осенью 1965 года Оппи явился к своему врачу на обследование. Такие визиты были редкостью, тем не менее в тот вечер он объявил дома, что совершенно здоров. «Я еще всех вас переживу», — пошутил он. Прошло два месяца, и кашель, вызванный курением, усугубился. Встречая Рождество на острове Сент-Джон, Роберт пожаловался Сис Фрэнк на «жуткую боль в горле» и задумчиво добавил: «Наверно, я многовато курю». Китти решила, что он сильно простудился. Наконец, в феврале 1966 года она привезла мужа в Нью-Йорк к врачу. Диагноз был однозначен и не оставлял надежды. Китти по телефону сообщила новость Верне Хобсон. «У Роберта рак», — прошептала она.

Четыре десятка лет постоянного курения сказались на горле ученого. Услышав «ужасную новость», Артур Шлезингер-младший немедленно написал Роберту письмо: «Я лишь отдаленно могу себе представить, насколько вам будет тяжело ближайшие месяцы. Вы больше других сталкивались с более ужасными вещами в эту ужасную эпоху, но подавали всем нам пример нравственной отваги, целеустремленности и выдержки».

Хотя Оппенгеймер перестал смолить сигареты одну за другой, он все еще покуривал трубку. В марте ему сделали болезненную операцию на гортани с неопределенным результатом, после чего он стал посещать сеансы лучевой терапии в онкологическом институте имени Слоуна — Кеттеринга в Нью-Йорке. Оппи открыто обсуждал свое заболевание с друзьями. Фрэнсису Фергюссону он сказал о «слабой надежде на то, что рак не пустят дальше». К концу мая, однако, всем стало ясно, что он «тает на глазах».

Прекрасным весенним днем 1966 года Лилиенталь приехал в Олден-Мэнор и застал там Энн Маркс, бывшую секретаршу Роберта в Лос-Аламосе. Лилиенталя шокировал внешний вид Оппенгеймера. «Впервые в жизни Роберт “не уверен в будущем”, как он говорит. Он такой бледный… испуганный». Гуляя по саду наедине с Китти, Лилиенталь спросил о самочувствии ее мужа. Китти застыла на месте и закусила губу. Она не нашлась, что ответить, что было на нее совершенно не похоже. Когда Лилиенталь наклонился и поцеловал ее в щеку, она издала глухой стон и расплакалась. Минуту спустя она выпрямила плечи, вытерла слезы и предложила вернуться в дом к Энн и Роберту. «Я никогда прежде так не восхищался женской силой, — в тот же вечер написал в дневнике Лилиенталь. — Роберт для нее не просто муж, он ее прошлое — счастливое и одновременно мучительное, ее герой. А теперь он ее большая “проблема”».

В актовый день в июне 1966 года Роберту в Принстоне присвоили почетную ученую степень, назвав его «физиком и моряком, философом и кавалеристом, лингвистом и поваром, любителем тонких вин и еще более тонкой поэзии». Оппи выглядел на церемонии измученным и угасшим. Страдая от защемления нерва, он мог передвигаться только с помощью трости и ортеза.

Хрупкий, измученный болезнью Роберт каким-то образом сумел не пасть духом. Фримен Дайсон заметил, что «его дух был тем крепче, чем больше слабела физическая сила. <…> Он принимал свою участь без жалоб, продолжал работать, вдруг стал простым и перестал пытаться производить впечатление на других». Оппенгеймер всегда умел эффектно подать себя, но теперь, как заметил Дайсон, «был прост, прямолинеен и неудержимо храбр». Временами, писал Лилиенталь, Роберт казался «бодрым, даже веселым».

В середине июля врач не обнаружил в горле Роберта злокачественных образований. Лучевая терапия измотала его, но, похоже, принесла желаемый результат. Поэтому 20 июля они с Китти вернулись на Сент-Джон. Друзья на острове, не видевшие его целый год, считали, что он стал похож на «призрака, настоящего призрака». Роберт тихо жаловался, что ему холодно плавать в некогда теплых водах Сент-Джона. Вместо купания он делал длинные прогулки по пляжу, вежливо и терпеливо разговаривая со всеми, кого встречал на пути, даже незнакомцами. Узнав, что Карл, муж Сис Фрэнк, приходит в себя после серьезной операции на сердце, Роберт пришел его навестить. «Роберт был с ним так добр, — вспоминала Сис Фрэнк, — пытался ободрить его после ужасной травмы».

В это время Роберт придерживался жидкой диеты с добавлением сухого белка. Сис Фрэнк он как-то сказал: «Вы себе не представляете, что я отдал бы за этот сэндвич с курятиной». В гостях на новоселье у Имму и Инги Хииливирта он не смог есть ребрышки ягненка и осилил только стакан молока. «Мне было его так жаль», — сказала Инга.

Пробыв на острове почти пять недель, Роберт и Китти в конце августа вернулись в Принстон. Роберт чувствовал себя лучше. Горло все еще болело, однако он ощущал, что силы постепенно возвращаются. Врачи еще раз осмотрели его и не нашли признаков рака. «Они убеждены, что я вылечился», — написал Оппенгеймер другу. Через пять дней после возвращения в Принстон он вылетел в Беркли для встречи со старыми друзьями. Приехав назад, Роберт опять пожаловался врачам на боли в горле, «но они не стали его тщательно осматривать и списали боль на побочные эффекты лучевой терапии».

В начале осени Оппенгеймерам пришлось освободить Олден-Мэнор для нового директора института Карла Кейзена. Роберт и Китти решили временно остановиться в доме № 284 на Мерсер-роуд, который раньше занимал физик Янг Чжэньнин. Дом пустовал несколько лет и представлял собой печальное зрелище. Их соседями были Фримен и Имме Дайсон. Сын Дайсонов запомнил свое детство, проходившее на территории института в то время, когда им управлял Оппенгеймер: «Он [Оппенгеймер] был очень и очень влиятельной фигурой, добрым и загадочным правителем мира, в котором мы жили». И тут вдруг Оппенгеймер становится соседом. «Нам, детям, он казался призраком, лишившимся своего царства, он расхаживал по соседнему двору очень бледный и худой».

Следующий визит к врачу Роберт нанес только 3 октября. «К тому времени, — писал Нико Набоков, друг Роберта по Конгрессу за свободу культуры, — рак проявился со всей силой, проник в нёбо, основание языка и левую евстахиеву трубу». Операция была невозможна, врачи прописали три сеанса лучевой терапии в неделю — на этот раз с применением бетатрона: «Любому известно, что повторная лучевая терапия горла с не удаленной опухолью неприятная штука. Пока все еще не так плохо, но в будущем я больше не уверен».

В случае отказа от лечения Оппенгеймеру грозила скорая смерть. В середине октября к Роберту